узоры на рукоятке.
– Подождем минутку, – продолжал Малькольм. – Быть может, он еще вернется назад.
Но Курц не стал возвращаться назад. Сев в «Бьюик», он тронулся с места.
– Дерьмо! – снова выругался Малькольм. – Ладно, этот адвокатишко Майлз сказал нам забрать обе упаковки. Как ты думаешь, какую нам взять сначала, Потрошитель, мальчик мой?
Потрошитель посмотрел на особняк. Его рука едва заметно дернулась, и выскочили оба лезвия. Нож был сделан известным оружейником, мастером своего дела. Убрав одно лезвие, Потрошитель оставил второе выдвинутым. Оно было кривым – четыре дюйма прямое и острое как бритва, а на конце загнутое. Такое лезвие называлось «крючком для потрошения внутренностей».
У Потрошителя зажглись глаза.
– Да, ты, как всегда, прав, – согласился Малькольм. – Я знаю один способ найти мистера Курца, когда он нам снова понадобится. А сейчас нас здесь ждет дело.
Они вышли из машины. Малькольм достал брелок, включая сигнализацию, и тотчас же, спохватившись, опять ее отключил.
– Чуть не забыл, – сказал он.
Малькольм достал фотоаппарат «Полароид», и они с Потрошителем под проливным дождем пересекли улицу.
ГЛАВА 10
Гигантский комплекс медицинского центра округа Эри размещался рядом с шоссе на Кенсингтон, так что больные при желании могли наслаждаться шумом оживленной автострады. Этим занимались немногие. Большинство пациентов центра было поглощено вопросами жизни и смерти и тщетными попытками заснуть, так что не различало отдаленные звуки дорожного движения сквозь шум кондиционеров. Время для посещения больных официально оканчивалось в девять часов вечера, но последние посетители покидали центр только около десяти.
В пятнадцать минут одиннадцатого вечера в этот октябрьский день худой господин в простом коричневом дождевике и тирольской шляпе с красным пером вышел из кабины лифта на этаже отделения интенсивной терапии, находящегося в Западном крыле. У него в руках был маленький букет цветов. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим, у него были печальные глаза, рассеянное выражение лица, а его губы под ухоженными рыжеватыми усиками изгибались в едва уловимой улыбке. Мужчина был в дорогих перчатках.
– Прошу прощения, сэр, но время для посещений больных уже окончилось, – остановила его дежурная медсестра, прежде чем он успел отойти от лифта на три шага.
Мужчина остановился и растерянно посмотрел на нее.
– Да… извините. – Он говорил с едва заметным европейским акцентом. – Я только что прилетел из Штутгарта. Моя мать…
– Вы сможете прийти к ней завтра, сэр. Посещение больных разрешается с десяти часов утра.
Кивнув, мужчина собрался было уходить, но затем снова повернулся к медсестре, протягивая букет.
– Миссис Гаупт. Она в вашем отделении, да? Я только что прилетел из Штутгарта, и брат сказал мне, что у нашей мамы очень серьезное положение.
Услышав фамилию, медсестра взглянула на экран компьютера. Прочтя то, что там было, она прикусила губу.
– Миссис Гаупт ваша мать, сэр?
– Да. – Высокий мужчина в дождевике переминался с ноги на ногу, глядя на цветы. – Я уже столько лет ее не видел… Конечно, мне нужно было бы приехать гораздо раньше, но работа… а завтра я уже должен лететь домой.
Медсестра заколебалась. Мимо сновали врачи и медсестры, разносившие лекарства больным.
– Вы понимаете, мистер… Гаупт?
– Да.
– Вы понимаете, мистер Гаупт, ваша мать уже несколько недель находится в коме. Она не узнает, что вы к ней приходили.
Мужчина с печальными глазами кивнул.
– Да, но
В глазах медсестры блеснули слезы.
– Пройдите по коридору, сэр. Миссис Гаупт находится в отдельной палате, одиннадцать-ноль – восемь. Через несколько минут я пришлю к вам медсестру.
– Огромное вам спасибо, – поблагодарил ее мужчина в дождевике.
Он неуверенно шагнул в водоворот целенаправленной суеты медперсонала.
Миссис Гаупт действительно находилась в коме. По одним трубкам в ее организм что-то поступало, по другим что-то выводилось. На столике у изголовья кровати в стакане с водой ухмылялась ее вставная челюсть. Мужчина в дождевике и шляпе с пером развернул цветы и поставил их в стакан с челюстью старухи. Затем он выглянул в коридор и, убедившись, что там никого нет, бесшумно проскользнул к палате 1123.
В ней никто не дежурил. Войдя внутрь, мужчина увидел спящего Карла. Парень был напичкан лекарствами; у него была перебинтована голова, лицо, исполосованное многочисленными ссадинами, напоминало морду енота, нижняя челюсть была подвязана проволокой. Обе ноги, загипсованные, были подвешены к замысловатой конструкции из тросов, гирек и металлических рамок. Правая рука Карла была привязана к кровати резиновой лентой, а левая закреплена на столике под капельницей. К телу Карла подходили многочисленные трубочки.
Высокий мужчина бесшумно отсоединил кнопку вызова сиделки от изголовья кровати и отодвинул ее так, чтобы Карл не смог до нее дотянуться. Затем он достал из кармана дождевика одноразовый шприц в упаковке и, зажав его в правой руке, левой стиснул перебинтованную челюсть Карла.
– Карл! Карл! – Его голос был тихим и заботливым.
Карл застонал, закряхтел, попытался перевернуться, но его удержали повязки и растяжки. Наконец он открыл единственный здоровый глаз. Судя по всему, Карл не узнал мужчину в дождевике.
Тот зубами стащил колпачок с иглы и оттянул поршень назад, наполняя шприц воздухом. Бесшумно выплюнув пластмассовый колпачок, он поймал его рукой, в которой держал шприц.
– Карл, ты проснулся?
Единственный глаз Карла наполнился сонным недоумением, перешедшим в безотчетный ужас. Странный посетитель отсоединил капельницу от монитора, отключил сигнализацию и проколол иглой трубку. Карл попытался перекатиться к кнопке вызова сиделки, но незнакомец удержал его на месте, придавив ему левую руку.
– Семья Фарино хочет поблагодарить тебя за верную службу, Карл, и выражает сожаление, что ты оказался таким идиотом.
Мужчина говорил негромко и мягко. Он всунул иглу глубже. Карл издавал жуткие звуки перебинтованным ртом и бился на кровати, словно гигантская рыба.
– Шш, – успокоил его мужчина, нажимая на поршень.
В прозрачной трубке появился пузырек воздуха, направившийся к игле, торчащей в вене в руке Карла.
Высокий мужчина умелым движением выдернул шприц и убрал его в карман дождевика. Удерживая Карла за левое запястье, он сверился с часами у себя на правой руке, и случайный наблюдатель принял бы его за врача, совершающего вечерний обход и проверяющего у больного пульс.
Сломанная челюсть Карла громко заскрипела, и проволока лопнула. Раненый издал нечеловеческий звук.
– Подожди еще четыре или пять секунд, – тихо произнес мужчина в дождевике. – Ага, ну вот и все.
Пузырек воздуха достиг сердца Карла, буквально взорвав его. Карл выгнулся, дернувшись с такой силой, что две стальные растяжки запели, словно провода на ветру. Глаза телохранителя, вылезшие из орбит, казалось, готовы были вот-вот лопнуть, но вдруг они остекленели, и их взгляд померк. Из ноздрей Карла вытекли две струйки крови.
Отпустив запястье лежащего на кровати человека, мужчина в дождевике вышел из палаты, направился
