крыша съехала.
Хатэуэй дослал патрон в патронник своего «глока».
– Где ты был вчера утром, Джо, мальчик мой?
Курцу это уже начинало надоедать. За последнее десятилетие ему неоднократно приходилось обсуждать с другими заключенными Основополагающую директиву «никогда не убивай полицейского». Для того чтобы оживить спор, Курц всегда отстаивал точку зрения «а почему бы и нет?». При этом он, как правило, имел в виду Хатэуэя.
Отвернувшись от красномордого полицейского, Курц постарался думать о другом.
– Ах ты жалкий ублюдок! – бросил Хатэуэй.
Убрав «глок» в кобуру, он одним движением сгреб со стола «смит-вессон» и ударил Курца по ключице мешочком с песком, очень похожим на тот, который сам Курц применил против Карла. Левое плечо и рука Курца на мгновение онемели, затем вспыхнули бушующей болью.
Второй детектив включил магнитофон и поднял жалюзи. Хатэуэй стащил резиновые перчатки. Револьвер и дубинка бесследно исчезли. «Глок» был в кобуре.
«Что ж, – подумал Курц, – все прошло отлично».
– Джо Курц, вы признаете, что вас предупредили о ваших правах? – произнес в микрофон детектив Хатэуэй.
Курц буркнул что-то нечленораздельное. Похоже, ключица не была сломана, но пройдет несколько часов, прежде чем он снова сможет действовать левой рукой.
– Где вы находились вчера утром между девятью и одиннадцатью часами утра? – продолжал Хатэуэй.
– Я бы хотел поговорить со своим адвокатом, – постарался как можно отчетливее произнести Курц.
– Государственный защитник уже поставлен в известность, – продиктовал Хатэуэй, наклоняясь к микрофону. – Следует отметить, что данный разговор происходит с согласия и по просьбе мистера Курца.
Курц чуть ли не прижался губами к микрофону.
– Твоя мать сосала член на Южном Делаваре, детектив Хатэуэй. А я был ее постоянным клиентом.
Забыв о том, что он снял перчатки, Хатэуэй ударил Курца с такой силой, что кровь из носа брызнула на стену, до которой было не меньше шести футов. «Отличный ход с моей стороны, – мысленно отметил Курц. – Впрочем, пленки все равно редактируют». Он тряхнул головой. На этот раз ему удалось уклониться от прямого удара и сохранить нос целым.
– Вы узнаете эту женщину? – спросил второй детектив, выкладывая на стол белую папку.
Он раскрыл папку.
– Курц, не испачкай фотографии кровью! – предостерегающе произнес Хатэуэй.
Курц постарался выполнить его просьбу, хотя на черно-белых снимках было заснято столько крови, что еще несколько капель ничего бы не изменили.
– Вы узнаете эту женщину? – повторил молодой полицейский.
Курц молчал. По фотографиям можно было только понять, что это женщина. Разумеется, Курц ее узнал. Ему были знакомы стулья с прямыми неудобными спинками, расставленные вокруг стола от Фрэнка Ллойда Райта.
– Вы отрицаете, что были дома у этой женщины вчера утром? – настаивал молодой полицейский. Затем он добавил, повернувшись к микрофону: – Пусть на фонограмме будет зафиксировано, что мистер Курц отказывается узнать Мери-Энн Ричардсон, женщину, у которой он был в гостях вчера утром.
«Вчера у нее были нос, глаза, грудь и вся кожа», – захотелось сказать вслух Курцу. На самом деле он внимательно рассмотрел фотографии, разложенные на столе. Убийца был маньяк, обожающий холодное оружие, физически сильный, психически ненормальный, но умеющий обращаться с лезвием. Какими бы жуткими ни были картины вивисекции, выполнена она была профессионально. Курц сомневался, что миссис Ричардсон по достоинству это оценила, хотя, судя по снимкам, потрошитель прикончил ее не сразу, дав возможность понаблюдать за процессом. Курц вгляделся в окружающую обстановку, пытаясь определить время убийства по расположению мебели. Все предметы стояли в точности так, как их оставили они с хозяйкой. Следов борьбы не было – или человек с ножом оказался достаточно сильным и вся борьба была сосредоточена на маленьком пятачке промокшего насквозь ковра у входа в гостиную. Или, что вероятнее, убийц было несколько: один держал, другой резал.
– Это у нее на платье сперма? – спросил Курц.
– Заткнись, – оборвал его детектив Хатэуэй.
Шагнув вперед, он зажал одной рукой микрофон, другой стиснул Курцу ушибленное плечо. У Курца вырвался краткий стон, но полицейский не убирал руку с микрофона.
– За это ты получишь по полной катушке, Курц. Твоя фамилия есть в ее записной книжке. Человек, позвонивший нам, видел тебя на месте преступления.
Курц вздохнул:
– Хатэуэй, тебе прекрасно известно, что это не моих рук дело. Стиль не мой. Когда мне приходит мысль расправиться с домохозяйкой, я всегда пользуюсь «кольтом» 45-го калибра.
Обнажив свои огромные зубы, Хатэуэй сжал плечо сильнее. На этот раз Курц уже был готов и не застонал вслух, даже когда ему показалось, что кости ключицы трещат словно кастаньеты.
– Уберите отсюда этот мешок с дерьмом, – распорядился Хатэуэй.
В комнату вошли два здоровенных полицейских в форме, отстегнули Курца от стула, снова сковали ему руки за спиной и вывели из комнаты. Один из них принес с собой рулон бумажных полотенец, чтобы вытереть кровь со щеки и подбородка Курца.
Курц посмотрел на свою голубую рубашку в клетку – свою
Полицейские в форме провели его по многочисленным коридорам со стенами, выкрашенными зеленой краской, мимо постов охраны, вниз на первый этаж, где у него сняли отпечатки пальцев, а затем его снова обыскали и сфотографировали на цифровой аппарат.
Курцу была хорошо знакома эта процедура. Бюрократическая машина работает медленно, поэтому обвинение ему предъявят не раньше чем завтра вечером. Курц покачал головой: Хатэуэй не мог говорить серьезно про убийство при отягчающих обстоятельствах. После того как ему предъявят обвинение, – хотя, черт побери, неясно, в чем именно его могут обвинить, – Курц внесет залог и выйдет на свободу до предварительного слушания дела.
– Чему ты улыбаешься, подонок? – спросил полицейский, пытающийся выбросить кипу окровавленных полотенец, при этом не запачкав кровью свои руки.
Курц постарался придать своему лицу нормальное выражение. Его развеселила мысль о залоге. В настоящий момент все, что было у него на этом свете, заключалось в тоненькой пачке банкнот – меньше двадцати долларов. Арлена изрядно истощила его запасы, закупая компьютеры и остальной офисный хлам. Нет, ему придется посидеть – сначала здесь, в камере предварительного заключения в здании суда, затем в тюрьме округа Эри – до тех пор, пока кто-нибудь из прокуратуры не обратит внимание на то, что на самом деле никакого дела против него нет, а Хатэуэй просто втирает очки.
Что ж, рассудил Курц, ему не привыкать сидеть и ждать.
ГЛАВА 13
– Ты меня понял, мой мальчик? – в четвертый раз спросил Бандана Малькольм Кибунт. – Завтра ему будет предъявлено обвинение, после чего он переселится в тюрьму округа, в общее отделение. Его переведут или завтра вечером, или послезавтра утром.
– Я в-все понял, – заикаясь, промолвил Бандан, начиная клевать носом.
Его взгляд становился все более мутным, но Малькольм пришел к выводу, что Бандан еще достаточно вменяем.
– Хорошо, – сказал Малькольм, похлопав наркомана по голове в красной банданке.
– Знаешь, я только н-никак не могу понять, и я как раз хотел у тебя спросить, – продолжая клевать носом, Бандан прищурился, пытаясь сосредоточить взгляд. – Слушай, Малькольм, чего это ты к старости стал таким щедрым, мать твою? Ты меня понимаешь? С чего это ты отдаешь все десять штук «Мечети» мне и моим ребятам за то, что мы пришьем этого белого ублюдка? Ты слышишь, что я говорю?
