– Нет, – сказал он уже более твердым голосом, – у меня нет такой привычки. У меня никого не было с тех пор… с тех пор, как подорвался во Вьетнаме. Я не был хорошим священником, Кейт… но я был честным священником.
– Я знаю, – нежно прошептала она, нащупала его руку в кромешной тьме и поцеловала ее.
Дыхание О’Рурка оставалось учащенным, но уже более ровным. Она чувствовала, как дрожь, подобно затухающим колебаниям, покидает его тело. Кейт потерлась щекой о его раскрытую ладонь.
– Прости, – прошептал он. – Я все понял. Спасибо. Она поцеловала его пальцы.
– Майк, мы уже почти добрались. Давай поползем дальше.
Что-то скользнуло по ее ноге, и Кейт услышала топот убегающей в глубь тоннеля крысы. Она надеялась, что это была лишь крыса. От сырой земли несло гнилью.
О’Рурк еще раз попробовал включить фонарь, но оставил эту затею и засунул его за пояс. Потом, перекатившись на живот, он начал продвигаться вперед. Кейт последовала за ним, задирая голову и изо всех сил напрягаясь, чтобы не упустить малейшего проблеска света, не обращая внимания на осыпающуюся со свода на глаза и волосы песчаную крошку.
Потом они все-таки увидели свет. Возможно, прошло лишь несколько минут, но у них не было часов со светящимся циферблатом, а ощущение времени давно притупилось. Свет был настолько слабым, что просто в темной комнате они бы его не заметили, но сейчас, когда глаза привыкли к абсолютному мраку, этот свет показался им маяком. Преодолев последние десять ярдов, они посмотрели вверх, через решетку в своде тоннеля. Труба здесь расширялась, и Кейт могла ползти почти вровень с О’Рур-ком. Лежа на спинах, они дотянулись до металлической решетки.
– Железная, – прошептал О’Рурк. – Наверное, поставили уже после того, как отец Кирика прополз здесь много лет тому назад. Должно быть, от крыс.
Он просунул пальцы между прутьев решетки и потянул. Кейт услышала скрип зубов и почувствовала исходивший от него запах пота. Решетка даже не шевельнулась.
О’Рурк со стоном опустил руки. Кейт охватила паника, тошнотой подступающая к горлу. Она и представить не могла, что им придется возвращаться по этому длинному тоннелю.
– Здесь есть еще какой-нибудь выход? – шепотом спросила она.
– Нет. Только это отверстие в церковном подвале. Когда-то все это относилось к дворцу Влада Цепеша… Здесь были подземные помещения и ходы…
О’Рурк с рычанием снова набросился на решетку. Хлопья ржавчины посыпались им на головы, но железо не поддалось.
– Не так, – прошептала Кейт и вцепилась в прутья. – Давай попробуем толкать, а не тянуть.
Они уперлись ладонями и нажимали на решетку до тех пор, пока руки не онемели. Потом лежали, судорожно пытаясь отдышаться, а царапанье крыс в тоннеле становилось все ближе.
– Она, наверное, забетонирована, – прошептал О’Рурк, потрогав края отверстия. – Вдобавок она узковата для наших плеч. Для моих, во всяком случае.
Кейт попыталась восстановить дыхание.
– Не важно, – сказала она. – Мы все равно через нее выйдем. – Она приблизила к решетке лицо. Из помещения наверху тянуло сыростью и запахом влажного камня, но тем не менее воздух там казался гораздо приятней.
– Металл старый и проржавевший, – шепнула она. – Поперечины не очень толстые.
– Железу не обязательно быть толстым, – безжизненным голосом откликнулся О’Рурк.
На месте его лица Кейт видела лишь бледное пятно.
– Железо ржавеет со страшной скоростью, – прошипела она. – Ну-ка… подними-ка ноги… вот так… упрись коленями. Сделай так, чтобы весь вес приходился на спину, как у меня. Отлично. На счет «три» начинаем.
О’Рурк заерзал, принимая положение поудобней.
– Секунду, – прошептал он. Послышалось тихое бормотание.
– Что? – переспросила Кейт. Спина у нее уже заболела.
– Молюсь, – откликнулся О’Рурк. – Все, готов. Раз… два…
Кейт изогнулась и напряглась. Мышцы у нее едва не лопались, но она все равно тужилась из последних сил, чувствуя, как в рот и в глаза ей сыплется ржавчина, как камни со дна тоннеля врезаются в спину через пальто и свитер, как дрожит от напряжения шея, будто сквозь нервы продета раскаленная проволока…
Майк О’Рурк рядом прилагал не менее титанические усилия.
Решетка вылетела из камня и низкосортного цемента, как пробка из шампанского. Кейт вылезла первой. Секунд пятнадцать она лежала на прохладных камнях и вдыхала свежий воздух, прежде чем подать руку и помочь выбраться О’Рурку. Ему пришлось снять куртку, рубашка порвалась, но он таки протиснулся через неровное отверстие в темноту подвала.
Они обнялись, лежа на полу крипты часовни, и восторг постепенно сменялся тревогой: в любую минуту могли появиться охранники в черном, привлеченные шумом. Но хотя до них и доносились отдаленные звуки Церемонии Посвящения, шагов поблизости не было слышно.
Мгновение спустя они встали; поддерживая друг друга, поднялись по ступеням и через незапертую дверь вошли в саму часовню.
В нескольких витражных окнах полоскались кровавые отсветы факелов. Посмотрев на О’Рурка и увидев его измученное лицо в разводах пота и грязи, разорванную и испачканную одежду, Кейт невольно улыбнулась, понимая, что выглядит не лучше. Небольшая часовня почти круглой формы была пустой, какими могут быть только места археологических раскопок, но небольшое стеклянное оконце в двери выходило на башню Киндия, расположенную ярдах в пятидесяти. Газоны и развалины дворца, отделявшие их от башни, были заполнены факелами, фигурами людей, теми же черными охранниками, которых они видели на острове Снагов. Здесь стояли два длинных представительских «мерседеса» и даже вертолет.
Кейт ничего этого не замечала. Она не отрывала взгляда от кучки людей в красных балахонах, которые медленно шли мимо часовни в направлении основания башни. Один из них нес в руках сверток, обернутый красным шелком. Но Кейт не могла ошибиться: при мимолетном свете факела, когда мужчины проходили мимо часовни, мимо поющих фигур, она разглядела уголок розовой щечки и темные глазки.
О’Рурк оттащил ее назад, не дав распахнуть дверь и выбежать на заполненное темными фигурами и факелами пространство.
– Это мой ребенок, – всхлипнула Кейт, повиснув на руках священника, но не сводя глаз с двери башни, в которой исчезли мужчины с красным свертком. – Это Джошуа.
Сны крови и железа
Я начинаю верить в свое бессмертие. Почти два года я не участвовал в Причастии, но смерть так и не приходит. Я мог бы отказаться от пищи и воды, но это было бы глупостью: вместо того чтобы умереть, мое тело продолжало бы пожирать само себя в течение многих месяцев. Даже я, познавший в своей жизни больше боли, чем поколения многих семейств в совокупности, даже я не мог пойти на такое мучение.
И вот я лежу здесь дни напролет, слушая голоса членов моей Семьи. Совсем как в раннем детстве. По ночам я поднимаюсь, выхожу из комнаты, брожу по коридорам этого старого дома и выглядываю из окон точно так же, как выглядывал в детстве. Мои мышцы еще не совсем ослабли… и не ослабнут.
Я начинаю верить, что отказ в смерти – великая Божья кара. Много веков тому назад, когда я был молод, страх перед вечным проклятием заставлял меня просыпаться в холодном поту в беспокойные утренние часы. Теперь мысль о вечном наказании свелась лишь к осознанию того факта, что я обречен жить вечно.
Но днем я впадаю в дремоту. И пока я лежу между бодрствованием и сном, не мертвый, но и не принадлежащий к живым, мне снятся мои воспоминания.
Мои враги обрушились на меня.
Султан Мехмед II, к которому присоединился мой подлый брат Раду со своими неисчислимыми ратями, состоящими из азабов, джаниссаров, румелийских сипахов и узкоглазых анатолийцев, перешел Дунай, чтобы сместить меня с престола. Войско Мехмеда было гораздо сильнее моего. Я никогда не путал глупость с доблестью. Мои воины по моему приказу отступили на север, оставляя за собой пустыню.
Города, села и деревни моего княжества были преданы огню. Житницы опустошались или разрушались. Скот, который нельзя было увести за собой на север, уничтожали на месте. По моему приказу отравляли
