полученные цифры, после чего у голов отрезали носы и уши и отправили их моему другу, иногда даже союзнику, венгерскому королю Ма-тиашу Корвину. Он не ответил на мое послание с приложенными к нему дарами, но я знаю, что полученное им впечатление было сильным.
Счет пленных турок, взятых во время той зимы, шел, конечно, на тысячи. В июне, когда Мехмед приблизился к стенам нашей столицы, в тюрьмах и темницах содержалось более двадцати трех тысяч пленных. И вот, когда все еще огромная, но измотанная и изголодавшаяся армия Мех-меда, исполненная злобной решимости, двинулась маршем, чтобы преодолеть двадцать семь лиг, отделявшие ее от очевидной победы под Тырговиште, она остановилась перед лесом, который я приказал воздвигнуть. Лес представлял собой скопище кольев с насаженными на них двадцатью тремя тысячами турок, причем некоторые из них все еще извивались. На кольях повыше торчали тела любимых военачальников султана, друзей, которых он намеревался выкупить, в том числе Хамза-паши и легендарного грека Фомы Катаволиноса.
Султанский лизоблюд и хроникер Лаоникус Цхаль-кондилес писал о том утре: «Ошеломленный увиденным, не поверив собственным глазам, Император сказал, что он не может отнимать землю у человека, совершающего столь удивительные поступки, осуществляющего власть над своими подданными подобным образом и явно способного на еще более великие свершения».
Так сказал Цхалькондилес. Но нет сомнения в том, что из вонючей пасти его исходила ложь. Если бы вам пришлось там побывать в то утро – а я был там и, сидя на лошади, наблюдал за происходящим с расстояния в поллиги, – то вы бы увидели деморализованное войско, которое в беспорядке повернуло вспять, подальше от трупной вони моего нового леса. И вы увидели бы потрясенного султана, чуть не обмочившего свои пышные шелковые шаровары. Увидели бы, как он приказывает своим воинам вернуться в лагерь, расположенный на расстоянии видимости от моего леса, будто они не могли оторвать взгляд от этого зрелища, и как они, перепуганные, вырыли вокруг лагеря ров глубже, чем Дунай, и зажгли тысячи огней, чтобы удержать меня от нападения. Мне кажется, той ночью я мог бы беспрепятственно пройти в их лагерь и мне достаточно было сделать козу, чтобы все воинство в страхе разбежалось.
Султан Мехмед со своей шайкой начал отход от Тыр-говиште на следующее утро и пошел маршем на Брайлу, к своему флоту, желая вернуться в свою проклятую страну. Мои лазутчики донесли, что султанское войско вошло в Адрианополь ночью, дабы тамошние жители не стали свидетелями его позора, а к тому времени, когда султан вернулся в Константинополь, его когда-то надменные орды анатолийцев, румелийцев, азабов и джаниссаров больше походили на свору истерзанных псов. Однако султан повелел устроить великие празднества по всей стране по случаю его великой победы над Дракулой.
Но хватит о победах над мусульманами. Послушаю-ка лучше разговоры заезжих членов Семьи и домочадцев о войне в пустыне.
Глава 31
Кейт выскочила бы за Джошуа на освещенную факелами территорию вокруг дворца, если бы О’Рурк не удержал ее. Между часовней и башней Киндия, куда несли ребенка, было не меньше сотни стригоев, но она все равно попыталась бы преодолеть это расстояние, если бы не О’Рурк.
– Мы ничего не сможем сделать, – прошептал он. Ярдах в десяти от двери часовни находились охранники. – Посмотрим, куда они его доставят.
Кейт сгребла обеими руками разорванную рубашку О’Рурка.
– Разве мы не сможем последовать за ними?
Он молчал, но она и сама знала ответ: слишком долго им придется ползти назад по тоннелю, они не узнают, в каком из «мерседесов» увезли ребенка, а охранники перехватят любого, кто попытается преследовать их хозяев.
Кейт стукнула кулаком по груди О’Рурка.
– Это просто… невыносимо.
Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не разрыдаться, а потом стала смотреть в сторону башни в надежде увидеть сына.
Сторожевая башня Киндия представляла собой каменное сооружение высотой футов восемьдесят- девяносто. Ее четырехугольное основание переходило в цилиндрический корпус, увенчанный зубцами. В свете факелов башня напоминала ладью, сбежавшую с шахматной доски. На стороне, обращенной к часовне, было два сводчатых окна, превышающих по высоте рост человека. Под одним из окон, примерно в сорока футах от земли, виднелся каменный балкончик с металлическими перилами. Кейт заметила проходящую от широкого основания вниз трещину, скрепленную железными скобами.
О’Рурк проследил за ее взглядом.
– Это после землетрясения, что случилось несколько лет тому назад, – прошептал он. – С тех пор башня закрыта для туристов. Чаушеску выделил средства на ремонт, но на том все и кончилось.
Кейт кивнула с отсутствующим видом. Она понимала, что О’Рурк пытается отвлечь ее от мыслей о страшной опасности, нависшей над Джошуа. Что, если они заставят его пить человеческую кровь сегодня ночью? Возможно, это уже произошло. В Снагове она не видела ребенка, как, впрочем и многого другого.
Толпы фигур в красных балахонах медленно двинулись от часовни к основанию башни Киндия. Послышалась музыка, будто играл ансамбль, но потом Кейт разглядела портативный магнитофон, усилители и колонки, установленные неподалеку от вертолета и лимузинов. Музыка звучала неразборчиво, бездушно – что-то вроде некоего восточноевропейского гимна, – но затем темп изменился, аккорды стали бравурными, и Кейт вдруг сообразила, что динамики изрыгают мелодию из фильма «Роки». Она покачала головой. Если все это и было кошмаром, то сейчас его жутковатая сюрреалистичность превратилась в нелепость.
Фигуры в красном вышли из двери на помост, возвышающийся над головами. Звуки ликования раздались в собравшейся внизу толпе. Кейт невольно охнула: ей показалось, что один из вышедших – Раду Фортуна. Но полной уверенности у нее не было. Человек в красном протянул над перилами сверток, завернутый в шелк, будто предлагая его толпе. Сверток зашевелился, и Кейт вцепилась в рукав О’Рурка, испугавшись, что Джошуа сейчас бросят вниз.
Фигуры на балконе с минуту постояли, прислушиваясь к приветственным возгласам, после чего отступили назад, в сводчатый проем. Толпа внизу сразу смешалась, разбилась на кучки и двинулась от башни. Кейт увидела, как прикуриваются сигареты и кое-кто сбрасывает капюшоны. Они находились достаточно близко, чтобы разглядеть лица, но ни одно из них не показалось ей знакомым. Сборище во дворе напоминало окончание заседания «Ро-тари-клуба».
Никто не расходился. Прошло минут двадцать-тридцать, и из башни вышла группа людей. Как Кейт ни напрягалась, ребенка она не увидела. «Они оставили его в башне? Хоть кто-нибудь присматривает там за ним?» Сердце у нее заколотилось, но чуть позже она разглядела, что пятый от начала участник процессии неловко держит на руках красный сверток.
Толпа во дворе расступилась, освобождая проход. Никогда еще Кейт не ощущала такого отчаяния и бессилия.
Охранники в черном оцепили вертолет с красными и белыми полосами. Чихнул стартер, лопасти начали медленно вращаться, и толпа инстинктивно отпрянула. Как только за последним участником процессии захлопнулась дверца, дворцовую территорию заполнил рев двигателя, вращающиеся лопасти слились в прозрачный круг, вертолет содрогнулся, накренился вперед, быстро поднялся над верхушками деревьев и, мигая навигационными огнями, полетел на север. Толпа наблюдала за вертолетом, пока он не скрылся за тучей. А потом все начали разбредаться по своим лимузинам. Водители открывали хозяевам дверцы, а охранники изображали бдительность.
– Это какой-нибудь правительственный вертолет? – шепотом спросила Кейт. Ей очень хотелось знать, куда он направился.
– Это «Джет Рейнджер» американского производства, – прошептал в ответ О’Рурк. – Не знаю, какими «вертушками» пользуется правительство, но сомневаюсь, что американскими. Скорее всего, это частная машина.
Кейт кивнула. Она не удивилась тому, что О’Рурк без труда определил модель вертолета: очевидно, способность назвать какую-нибудь железку ее собственным именем является предметом гордости многих мужчин. Особенно, когда это касается авиационной и военной техники. Кейт быстро привыкла к репликам Тома во время просмотра по телевизору какого-нибудь дурацкого фильма про войну. Он не упускал случая
