загорелых, задорных, безучастных, увлеченных, унылых. Разве же он позволит себе пропустить завершающую главу в этой новой, до нелепого переработанной версии?
И доктор Томас Хокенберри, повернув золотой кругляш, телепортировался в самое сердце осажденного, обреченного стана ахейцев.
40
Позже Даэман и сам не помнил, в какую же минуту он решился выкрасть одно из яиц. Вряд ли в то время, пока спускался по веревке на дно ледяного купола, ведь тогда приходилось думать о том, как бы не соскользнуть, а главное — не попасться кому-нибудь на глаза.
Пока бежал по горячему, изрезанному трещинами полу? Но бешеные удары сердца заглушали любые мысли, кроме одной: желания достичь кратера, в котором лежали яйца. Дважды, завидев за ближними струями дыма деловито пробегающих калибано, мужчина падал навзничь и пережидал. Всего лишь минуту спустя его рубашка на животе и брюки обуглились бы, а жаркое дно купола непременно сожгло бы искателю приключений ладони, если бы не спасительная термокожа под обычной одеждой. Припустив со всех ног, сын Марины достиг заветной чаши, немного отдышался и проворно вскарабкался по двенадцатифутовой стенке — к счастью, неровный голубой лед позволял держаться и без помощи саморезов.
Шипящий кратер внутри большого кратера, один из дюжины в этом соборе, был до краев наполнен человеческими черепами. Многие раскалились докрасна, и между ними змеились зловонные струйки серных испарений. С другой стороны, смрадная пелена прикрыла кузена Ады, когда он прыгнул на гору из черепов, чтобы лучше рассмотреть яйца Сетебоса.
Овальные, серовато-белесые, длиной около трех футов, они словно пульсировали живой энергией изнутри. Двадцать семь штук насчитал Даэман только в этом одном гнезде. Кроме ряда из мертвых голов, кладку окружала некая липкая синевато-сизая слизь. Стараясь не поднять головы над краем кратера, мужчина подобрался так близко, насколько смог.
Тонкие полупрозрачные скорлупки струили слабое тепло. Некоторые мерцали ярким блеском, прочие едва отсвечивали в середине белыми язычками пламени. Сын Марины опасливо протянул руку. Голова закружилась от необъяснимого чувства, как если бы странная нестабильность просочилась через скорлупу и термокожу прямо в его плоть. Даэман поднял одно из яиц, прикинул вес.
Двадцать фунтов или около того.
«Что дальше?»
А дальше предстояло бегом отступать, спешно подниматься по веревке, выбираться наружу из ледяного лабиринта, искать дорогу к авеню Домансиль и возвращаться к факс-узлу Охраняемого Льва. В Ардисе ждут новостей, и это срочно.
«Кстати, раз уж я, рискуя собственной шкурой, проделал такой путь, почему бы не захватить безделицу на память?»
Мужчина вытряхнул из рюкзака все, кроме арбалетных боеприпасов. Места вроде бы хватало. Правда, поначалу яйцо ни в какую не лезло; Даэман бережно, но настойчиво протиснул его широким концом в отверстие, стрелы же напихал по бокам. «А если разобьется?» Тогда в рюкзаке будет мерзкая каша. Зато бывший любитель бабочек узнает, что там внутри.
«Да, но я не хочу расколотить эту штуку в такой близи от Сетебоса и калибано. Отнесу ее в Ардис, тогда и займемся изучением».
Аминь, подумал Даэман. Дышать становилось все труднее. И хотя путешественник не снимал респиратора, ему сделалось дурно от серных испарений и нестерпимой жары. Окажись мужчина под куполом без термокожи и маски, давно бы уже лишился сознания. Воздух был буквально пропитан ядом. «Как же здесь дышат эти твари?»
К дьяволу тварей, не до них теперь. Подождав, пока дым и пар не заслонили его плотным маревом, кузен Ады скользнул вниз по стене кратера. Чуждая ноша тяжело перекатывалась в рюкзаке, отчего мужчина едва не упал.
«Спокойно, спокойно».
— Речет: «Будет пусть освящено все, что гнусно для Него, но тебя пускай восславит и день величья твоего!» А мыслит: «Все, что ненавистно мне, да освятится вполне, да прославит Его имя и еду, которой уже нет!»
Полунапев-полузаклинание Калибана звучали на дне оглушительным шепотом. Видимо, купол не только усиливал, но и направлял голос чудовища… Или же оно пряталось где-то рядом.
Низко пригибаясь на бегу и припадая на колено всякий раз, когда за извивающимися струями пара чудилось какое-то движение, Даэман одолел сотню ярдов, и вот уже перед ним закачался конец веревки, закрепленной на ледяном балконе.
«О чем я только думал? Да здесь добрых восемьдесят футов! Мне ни за что не взобраться на такую высоту — тем более с тяжелой ношей за плечами».
Мужчина огляделся в поисках другого туннеля. Ближайший вход располагался по правую руку, на расстоянии трех-четырех сотен футов — только его уже заполнила толстая рука Сетебоса.
«Теперь его ладонь ползет по синему коридору, выслеживает меня… И не одна».
Такие же непристойно плотские на вид щупальца, гадко поблескивая серой слизью, ныряли в другие туннели, местами взбираясь на сотни футов по изгибающейся стене, свешиваясь книзу подобно выпущенным кишкам и неприятно сокращаясь, когда ладонь вытягивала за собою новый отрезок мясистого стебля.
«Мать его, сколько же у этого мозга конечностей?»
— Поверили, что вместе с жизнью разом все ваши боли оборвутся? Не-ет! Врагов терзает Он, покуда чрево ленивое друзьями набивает. В этой жизни мы страданье пьем с лихвой, мечтая облегченье обрести, когда скончаемся от мук, но впереди ждет худшее!
Оставалось лезть наверх — или навек проститься с солнечным светом. За десять месяцев занятий Даэман сбросил около пятидесяти фунтов жира и неплохо натренировал мышцы, однако сейчас он искренне пожалел, что не
— Да гори оно все… — прошептал кузен Ады.
После чего подпрыгнул, ухватился за веревку, сжал ее ногами, вытянул над головой левую руку, обтянутую защитной термокожей, и начал подтягиваться, по возможности не давая себе отдыхать.
И все-таки он полз очень медленно. Страшно медленно. Но самым ужасным было даже не это. Проделав третью часть пути, Даэман понял, что не справится. Однако если он спрыгнет, яйцо разобьется. Его содержимое вывалится наружу. А Сетебос или Калибан тут же об этом прознают.
Неведомо почему сын Марины вдруг захихикал, так что глаза наполнились слезами, затуманив стекла респиратора. Мужчина слышал каждый свой хриплый вздох. И даже чувствовал, как слипается термокожа, стараясь охладить его тело. «Ну давай же, Даэман, ты уже на середине дороги. Еще несколько футов — и остановишься».
Но через десять футов он решил продолжать. И через тридцать футов тоже. Бывший собиратель бабочек подозревал: стоит ему намотать бечеву на запястья, чтобы просто повисеть, — и он уже не тронется с места.
Один раз веревка скользнула по крепежному костылю, и сердце подпрыгнуло к самому горлу. Большая половина пути была уже позади; свалиться вниз означало сломать себе ногу или руку и корчиться на шипящем, дымящемся дне кратера в ожидании смерти.
Но костыль выдержал. С минуту Даэман висел без движения, на виду у всех калибано. Должно быть, эти твари дюжинами толпились внизу и хищно тянули к нему чешуйчатые лапы. Мужчина не стал опускать глаза.
«Еще чуть-чуть». Выбросить натруженную, трясущуюся руку над головой, обернуть бечеву вокруг запястья, подтянуться, ища ногами опору. И снова. И снова. Никаких передышек. И еще.
В конце концов он понял, что больше не сможет. Последние силы сгорели дотла. Путешественник
