вывалившихся кишок прятался крохотный гомункул; подслеповато моргая, он уставился на человека бледно-голубыми глазками. Это был единственный раз, когда быстроногого стошнило на поле боя. Так вот на этих тварей было так же трудно смотреть.
В то время как Демогоргон ожидает, пока присяжные из ночных кошмаров соберутся и рассядутся по местам, Гефест вытягивает из дурацкого пузыря на своей голове тонкий шнур и подключает его другим концом к шлему Ахилла.
— Так слышно? — спрашивает хромой карлик. — Надо потолковать, у нас мало времени.
— Я-то слышу, а Демогоргон? Раньше у него получалось.
— Нет, это жесткая связь. Наш Демогоргон хоть и похож невесть на что, но он же не Дж. Эдгар Гувер.
— Кто?
— Не важно. Послушай, сын Пелея, нужно согласовать,
— Не называй меня так! — рычит Ахилл с огнем в глазах, от которого застывали на поле сечи вражеские войска.
Гефест — и тот шарахается назад, натянув коммуникационный провод.
— А как я тебя назвал?
— Сыном Пелея. Не желаю больше слышать этого имени.
Бог ремесел воздевает руки в тяжелых перчатках ладонями кверху.
— Ладно. Давай о деле. Минута-другая, и здесь начнется суд «кенгуру».[76]
— Что такое кенгуру?
Мужеубийцу безумно раздражает вся эта глупая тарабарщина. Между прочим, клинок по-прежнему у него в руке. Внутренний голос упорно подсказывает герою, что прикончить так называемого бога можно одним ударом; что для этого достаточно распороть металлическое одеяние бородатого идиота и, отступив назад, наблюдать, как он задохнется насмерть в ядовитой кислотной атмосфере. С другой стороны, Гефест — олимпиец, пусть и вдали от целебных баков, управляемых большой букашкой. Так что возможно, нахальный урод подобно греку будет попросту кашлять и содрогаться, корчась от боли целую вечность, покуда его не слопает одна из Океанид. Вот бы попробовать!..
Ахилл берет себя в руки.
— Забудь, — отвечает Гефест. — Что ты скажешь Демогоргону? Или поручишь мне говорить?
— Нет.
— Ну, тогда надо заранее договориться. О чем ты еще попросишь титанов, не считая убийства Зевса?
— Я и не думал их об этом просить, — твердо произносит ахеец.
Бородатый карлик изумленно таращит глаза под выпуклыми стеклами шлема.
— Разве? Я думал, мы здесь как раз за этим.
— Я сам порешу Громовержца, — заявляет Ахиллес. — И скормлю его печень Аргусу, любимому псу Одиссея.
Кузнец испускает вздох.
— Хорошо. Но для того, чтобы я воссел на олимпийском престоле (помни, ты обещал, и Никта подтвердила нашу сделку), все-таки необходимо вмешательство Демогоргона. А он не в своем уме.
— Не в своем уме? — отзывается мужеубийца.
Чудовищные тени в основном уже расселись по местам среди хребтов и потоков лавы.
— Слышал, как он тут распространялся о верховном Боге? — произносит Гефест.
— Если это не про Зевса, тогда я не знаю, о ком речь.
— Демогоргон имеет в виду единственного верховного повелителя всей вселенной. — И без того скрипучий голос калеки еще сильнее хрипит по линии жесткой связи. — Бога с большой буквы «Б» и никаких иных.
— Чушь какая-то, — говорит ахеец.
— Ну да, — соглашается кузнец. — Вот почему сородичи Демогоргона заточили его в пучине Тартара.
— Сородичи? — повторяет быстроногий, не веря своим ушам. — Хочешь сказать, он такой не один?
— Само собой. Никто не появляется на свет в единственном экземпляре. Такие вещи пора и тебе знать, Ахилл. Наш Демогоргон помешан, как троянская сортирная крыса. Он поклоняется какому-то единому всемогущему Богу с большой буквы «Б», которого иногда зовет «Тихим».
— Тихим? — Мужеубийца пытается вообразить молчаливого бога. Такого ему точно не приходилось видеть.
— Вот именно! — рычит Гефест в микрофон своего шлема. — Только этот самый «Тихий» — еще не весь единый и всемогущий тот-что-не-с-маленькой-буквы, а лишь одна из Его сущностей… Причем «Его» тоже пишется с большой «Е»…
— Хватит уже о размерах, — обрывает калеку ахеец. — Выходит, ваш Демогоргон все-таки верит не в одного-единственного бога.
— Да нет же, — упирается Гефест. — Этот великий Бог имеет множество ликов, или аватар, или форм, совсем как Зевс, когда ему хотелось охмурить очередную смертную красотку. Помнишь, однажды он превратился в лебедя…
— И каким хреном все это связано со слушанием, которое начнется
Бог огня хватается ладонями за стеклянный пузырь, под которым располагаются уши.
— Тише ты! — шипит карлик. — Послушай, это главное, что нужно учесть, если мы намерены убедить Демогоргона выпустить отсюда титанов и прочих, атаковать Зевса, стереть в порошок нынешних олимпийцев и объявить меня новым правителем…
— Ты же говорил, Демогоргона сюда самого заточили.
— Говорил. Однако Никта — Ночь — открыла Брано-Дыру между Олимпом и Тартаром. Мы еще можем вернуться, если только проход не сомкнется до того, как начнется это чертово слушание, суд, разбирательство или как его там. Кстати, насколько мне известно, Демогоргон может выбраться отсюда, когда пожелает.
— Какая же это тюрьма, из которой можно улизнуть в любое время? — Быстроногому начинает казаться, что сумасшедший здесь именно бородатый кузнец.
— Ты должен кое-что услышать о расе Демогоргона, — произносит голова-пузырь, надетая на тело из блестящих шаров. — Совсем немного… Большего все равно никто не знает. Демогоргон заточил сам себя, потому что ему так велели. Он мог бы квант-телепортироваться в любую минуту… если найдется достаточно веский повод. Осталось лишь доказать, что наша просьба и есть такой повод.
— Хорошо, мы получили Брано-Дыру, как ты предсказывал еще на Итаке, прежде чем я разбудил Зевса, — вслух размышляет Ахилл. — А Ночи-то что от этого?
— Вопрос выживания, — бросает Гефест, озираясь по сторонам.
Похоже, чудовища в сборе. Пора открывать заседание. Все ожидают речи Демогоргона.
— Как это — выживания? — шипит мужеубийца в микрофон. — Ты говорил, ее страшится сам Кронид. И еще — проклятых Судеб. Он ей не причинит вреда.
Прозрачный пузырь поворачивается из стороны в сторону: карлик качает головой.
— Он тут ни при чем. Просперо, Сикоракса и люди… существа… которые помогли сотворить Зевса, меня, остальных богов и даже титанов. Я не о знаменитой связи Урана-Неба с Землей-Геей, а о тех, что были раньше.
Раньше, до Земли и Никты?.. Сотворили богов и титанов?.. Ахиллес пытается уложить в голове непривычную идею. Та не укладывается.
— Они на десять лет заключили существо по имени Сетебос на Марсе и на Земле Илиона, — продолжает Гефест.
— Кто заключил? — Герой совершенно сбит с толку. — Какой Сетебос? И что мы скажем Демогоргону
