минут.
И под изумленные взгляды собравшихся я усадил ее на подобие диванчика и достал из кармана листочек с цифрами и пояснениями. Думаю, минуты ей хватило, чтобы все понять. «У нас есть два варианта, – сказал я тихо, – перед тобой один, который решает все проблемы без ущерба для кого-либо. Второй – это эскалация нашей истории наверх, чего не хочет никто. Третьего варианта нет. Вы знаете нашу позицию, мы знаем вашу. У каждого своя несомненная правда. Если мы не можем договориться – нам нужен арбитр».
– У меня нет проблем с эскалацией, – хрипло сказала Нэнси. – Пусть Джим и Брюс (генеральный и финансовый директора соответственно) принимают окончательное решение и поставят вас наконец на место, – она сделала попытку встать, но передумала.
– Хорошо, если это то, что ты хочешь, давай. Мы подготовились и к этому варианту. Все расчеты по потерям у нас есть, можем их примерно экстраполировать на глобальный контракт.
– Что у тебя дальше в презентации? – вдруг спросила она. Эту женщину нельзя было недооценивать. Когда дело касалось ее собственной задницы, соображала она быстро.
– Так, общие слова, ничего конкретного.
– Хорошо, я согласна, – теперь она действительно попыталась встать. – Ты доволен?
– Я не доволен, я счастлив. В частности, потому, что имею возможность работать в одной команде с такими людьми, как ты. Но...
– Что еще?
– Поставь, пожалуйста, на этой бумажке «ок» и свои инициалы...
– Вы там совсем с ума сошли в своей России? Ты что, мне не веришь?
– Нэнси, прости, ты меня неправильно поняла. Ведь это на три года, а если ты уйдешь на повышение, тогда...
– Хорошо, – резко сказала она, зачеркнула цифру семьсот и поставила пятьсот в первый год, четыреста пятьдесят во второй и четыреста в третий. – Все равно в последующие годы вам пришлось бы снижать цены. Скажи спасибо.
– Спасибо, – искренне сказал я, забирая бумажку со стола, потому что это было справедливое решение. Теперь предстояло объяснить его Андрею, но все равно меня переполняла гордость: я сделал это.
И этой гордостью я поделился вечером с Настей, когда мы встретились около полуночи в баре ресторана «Набу».
– Я так хочу есть, – жалобно сказала она, – закажи суши, сашими и салат из водорослей, я съем салат и чуть-чуть сашими. Извини, я тебя перебила, ты начал рассказывать про свою грандиозную победу. Рассказывай, не обращай внимания, я просто очень устала, скоро приду в себя. Сейчас зеленого чая попью...
Сколько вокруг нас разных почти непересекающихся миров... почти – потому что пересекаются они через немногих знакомых между собой людей. Но редко бывает, чтобы люди эти жили и в одном мире, и в другом. И трудно представить себе миры более далекие один от другого, чем мир моды и мир корпоративной политики. Не надо было Насте ничего рассказывать, но я, конечно, не выдержал и рассказал. Она очень сильно делала вид, что слушает, и зевнула только раз, прикрыв рот ладошкой.
– Настолько скучно? – спросил я.
– Не, не скучно, ты хорошо рассказываешь, просто я ничего не понимаю.
– Что ты не понимаешь? Спроси, я объясню.
– Нет, ты только не сердись, пожалуйста, я не понимаю, зачем все это.
– Что «все это» зачем?
– Зачем вы это все делаете? Все эти ваши совещания, костюмы, все такие важные и столько людей занято – кому все это нужно?
– Это хороший вопрос...
– Ты только не обижайся, пожалуйста...
– Не буду, не буду, только ты тоже не обижайся. А то, что ты делаешь, это кому нужно? От этого есть кому-нибудь польза?
– Не знаю, но если столько людей в этом заняты, то, значит, есть. Ну, людям же нужно одеваться.
– Перестань, ты же понимаешь прекрасно, что то, что ты показываешь на подиуме, к одежде не имеет никакого отношения. И если говорить об одежде, то одеваться можно гораздо проще, а если говорить о еде, то необязательно ходить в «Набу», потому что есть можно тоже гораздо проще. И все остальное можно гораздо проще, но проблема в том, что людей, блин, столько расплодилось, что их всех надо чем-то занять. И вот дизайнер придумывает, вы ходите туда-сюда, репортеры пишут, фотографы щелкают, телевидение показывает, а пятнадцатилетние девочки в таких длинных бараках, sweetshops они раньше назывались, по двенадцать часов в день шьют... а потом еще логистика, дистрибьюторы, магазины, в магазинах продавцы – и можно предположить, что всю эту ораву кормит ваш великолепный дизайнер, на которого все молиться должны...
– Ну и разве это не так?
– Нет, не так. Потому что не будет этого дизайнера – и всех убедят, что другой еще лучше. Потому что это огромная индустрия и людям внушили, что без нее никак не прожить. То есть можно прожить, но уж как-то совсем ущербно будет... Надо быть честными хотя бы перед собой и признать, что то, чем мы с тобой занимаемся, никому не нужно. В равной степени. И мир, к сожалению, так устроен, что чем более бесполезным делом человек занимается, тем больше денег получает. А тех, кто хлеб растит, булки печет, рыбу ловит, раны лечит, детей учит, то есть делает то, без чего действительно нельзя прожить, – они на самом низу этой лестницы. И всех убедили, что так и должно быть.
Мы сидели на высоких стульях у барной стойки вместе с другими запоздалыми любителями японской кухни. Настя была в джинсах и кедах, тонком кашемировом свитере на голое тело, когда она слегка наклонялась, чтобы ухватить палочками кусочек тунца или желтохвостика с моей тарелки, в треугольном вырезе свитера была видна ее круглая маленькая грудь с набухшим розовым соском. Но сейчас она бесцельно щелкала палочками, опершись правым локтем на стойку, и смотрела на меня – грустно и устало.
– Я была не права, Костя, прости. Ты хотел чтото очень важное рассказать, я же видела, как это важно для тебя, но я совсем-совсем ничего в этом не понимаю, и мне не хочется притворяться, хотя это так просто – притворяться, вот так сделать глазками – да не может быть, какой ты молодец, – но это ведь так скучно. Тебе хочется, чтобы я притворялась?
– Конечно, нет, – было интересно увидеть мгновенное преображение ее лица, так же мгновенно вернувшегося в прежнее полузадумчивое, полурастеряное состояние. – И тебе не надо извиняться, это я распетушился, просто захотелось похвастаться, хотя я понимаю прекрасно, что тебе все это на фиг не нужно. Все? Мир?
– Откуда ты знаешь, что мне нужно, откуда я знаю, что мне нужно... – дирижировала она палочками в такт словам. На мгновение мне стало жаль эту двадцатилетнюю девушку, ведущую неравный бой с собственными страхами и чужой волей, но то ли я все-таки обиделся на ее равнодушие, то ли включился компьютер в голове: скольких вот так разводила эта девочка своей кажущейся беззащитностью и кто ее тянул силком в этот Лондон?.. Сидела бы дома, как все, училась бы в институте, встречалась бы там с кем- нибудь. Всего каких-то восемь сантиметров разницы в росте, а может, и шесть, и даже пять – и вся жизнь сложилась бы по-другому. Все то же самое: то же лицо, тот же цвет глаз и волос, тот же ум и то же образование, но минус пять сантиметров в росте – и все. Мы задаем стандарты, определяющие человеческую жизнь. Рост, вес, объем груди – эти налево, эти направо. Кому не нравится – сидите дома. Интересно, настанет когда-нибудь время, когда маркетологов будут судить за преступления против человечества, за погубленные человеческие жизни?..
– Костя, можно я тебя попрошу? – Ну вот, сейчас, похоже, какая-то новая сцена разыгрывается, такая послушная девочка смотрит на меня и просит – интересно, о чем?
– Конечно.
– Давай пойдем завтра в театр. Только ничего не спрашивай, просто скажи «да».
– Да.
Глава восьмая
