В другом углу сторожки дедушка с Василием Петровичем. Тоже молчаливые. На Пищулина и не смотрят, будто и нет его. Только мы исподтишка с боязливым любопытством на него поглядываем, чтобы запомнить, какие с виду бывают преступники.
Не было такого подозрения, но теперь и я начинаю догадываться, почему именно там, где мы недавно сучья собирали, Пищулин пожар устроил. Хотел обвинить, что это мы сделали. Тогда и дедушка вместе с нами был бы виновником. И составленный на усадьбе объездчика протокол забудет, и все преступления Пищулина сами собой прикроются. Затем торопился он с Онучиным срубы и бревна убрать, чтобы и следа не осталось.
С этими думами при взгляде на Пищулина даже дрожь пронимает. Что-то зловещее представляется мне в костлявой фигуре с козлиной бородой.
Рядом с Пищулиным по двум сторонам оба мужика стоят, ни на шаг не отходят. Тоже, видать, опасаются, как бы еще чего не устроил преступный и злой старик. От его присутствия и в комнате будто сумрачно, и лица у всех хмурые, настороженные.
А за окном солнышко сияет. Птицы на опушке после дождя веселый концерт устроили. Самое время с удочкой бы между камышами засесть. Да куда там!
Так и сидели мы до приезда милиционера. Только когда он Пищулина в повозку с собой усадил — вздохнули свободно. И дедушка полотняный пиджачок одернул, словно пыль отряхнул, и Василий Петрович занемевшими руками для разминки покачал, и мужики, сторожившие Пищулина, освободившись от обузы, оживились:
— Гора с плеч!.. Счастливо оставаться! Да сообщайте, если что случится. Разом явимся.
— Костенька! — тихонько назвал мое имя и глазами позвал Туманов. — Там в кармане письмо лежит, — сказал он, когда я подошел, и указал на изрезанный френч. — Достань его.
Очень я обрадовался такому доверительному поручению Василия Петровича. И по голосу Туманова узнаю, что письмо секретное, никому его нельзя показывать, только мне разрешено взять. Несу его бережно, обеими руками перед собой держу. Конверт голубой, чистенький, только в одном месте огнем тронуло — почернел. И по голубому буковка к буковке адрес выведен. Вот бы так писать научиться!
— Как наша учительница написала, — похвалил я несмело.
Василий Петрович вдруг зарумянился, и рубец на щеке побагровел. Я уж и испугаться готов, а он засмеялся на меня.
— Ладно, — говорит, — клади сюда.
Я и положил письмо в галифе инженера.
Все мы, не торопясь, собираться стали. Что было в шалаше, в сторожку перенесли. Маленькую сумку с тетрадями Костя Беленький на пояс прицепил. Ее с собой берем.
Тут же, оставив несколько чистых страничек на записи о событиях двух минувших дней, старший снова взялся за продолжение дневника.
«Едем на Белояр», — это первые слова после пропуска. А чистые странички так и остались незаполненными. В пору было успеть рассказать о том, где нам еще довелось побывать, что нового удалось узнать, услышать и увидеть.
…На повозке приехал Боря. Ему, как знатоку здешних мест и легкому на ногу парнишке, взрослые без раздумья важные и маловажные дела поручают, особенно если пробежать куда-нибудь требуется. И Максимыча во время лесного пожара тоже Борю выбрал, чтобы за лошадью послать.
Старший Королев и бором пробежал, и коня в повозку заложил, и уже к сторожке подкатывает. А младшая Королева из окна глядит.
Ленька за версту заслышал приятеля, побежал поделиться с ним новостями. Оба настроены воинственно.
— Едем! — кричит Боря, разворачиваясь под окном сторожки.
— Едем, да не все, — замечает сестра брату.
— Кто не поедет?
— Кто кричит, тот и не поедет. И поставила на своем.
— Дедушка, ему на Белояре делать нечего.
— Нина Федоровна, — урезонивает дедушка, — ну зачем тебе понадобилось его задерживать?
— Мне к бабушке Васене надо ехать, а он пусть здесь остается — тебе помогает… А Пегашку я и сама сумею подхлестнуть.
Боря слушает да помалкивает. Никак у него не хватает духу младшей сестренке наперекор пойти.
— Хватит, покатался! — выскакивает она из сторожки и перенимает из рук брата вожжи.
— Рассаживайтесь по местам! — командует «королева».
— Белая рубашка, — обращается она к Косте. — Перетряси хорошенько сено в повозке… За сестру милосердия будешь. За больными в дороге присматривай.
Павку и Василия Петровича «королева» весьма усердно и по возможности удобно размещает в задке повозки и так старательно их упаковывает, что поверх воткнутого со всех сторон сена видны только головы, немножко плечи да высвобожденные из-под сенного навала руки.
Определенный в качестве «сестры», Костя Беленький исполняет свои обязанности ревностно и заботливо. Он закалывает булавкой края простыни, наброшенной на плечи Василия Петровича, поплотнее надвигает фуражку ему на голову, чтобы во время поездки не стрясло или не сбило ветром, кучкой подгружает сено под Павкины кисейные рукава.
Дедушка тоже вокруг повозки хлопочет и все напоминает лесному инженеру:
— Постарайся, Петрович, чтобы все хорошо обошлось. И на работу тебе раньше, чем Васена разрешит, чтобы не выходить. Павла устройте поспокойнее. Ребятишкам тоже большой воли не давай: пусть около бабки побольше находятся.
Боря помогает «королеве» распутать закрутившиеся вожжи, а я сижу и жду, когда тронемся.
— Все готовы? — оглядывает «королева» свою «свиту». — Ты, охотник, — небрежно бросает она Леньке, — занимай свое место!
— А Визиря-то мне для верховых прогулок, что ли, оставите? — спрашивает дедушка.
В горячей спешке про лошадь Максимыча мы и позабыли.
— Где он? — оглядывается Нинка.
— Сейчас приведу!
Ленька моментально соскакивает с повозки, мчится на опушку и возвращается сияющий, ведя в поводу серого в яблоках коня Максимыча под высоким седлом. Следом за лошадью на трех лапах неуклюже скачет Буран.
— Я верхом, — вызывается Ленька.
— Подожди! — сдерживает охвативший Зинцова пыл младшая Королева.
Только тут она спохватилась и заметно жалеет, что сплоховала в выборе и недурно бы поменять повозку Пегашки на седло Визиря. Но для такой перемены подходящий предлог нужен, а его «королева» не находит.
— Привязывай позади повозки, — недовольно говорит она Леньке.
Боря ковыряет носком сапога землю и чуть приметно качает головой. «Так не годится», — выражает он молчаливо свое мнение.
— Ладно, поезжай верхом, — дает Леньке свое согласие «королева».
Легким прыжком она подскакивает и садится на край повозки.
— Пошел, Пегаш! До свиданья, дедушка!.. Борька, до свиданья!..
И расставанье печалит, и дорога впереди веселая — и не понять, какое чувство перебарывает.
Буран не желает прыгать в повозку и хромает сбоку вровень с мордой лошади. Хоть на трех лапах, да на своих.
Ленька, пустив Визиря рысью, сбивается то и дело набок, виснет на поводьях, цепляется за луку седла.
Стремена подними, — не оборачиваясь, подсказывает Василий Петрович.
Эх ты, наездник! — небрежно бросает Нинка и нахлопывает Пегашку вожжами. — Догоняй!
Зинцов соскакивает с седла, долго возится со стременами. Далеко отстал. И вдруг налетает во весь опор. Распаленный Визирь головой над повозкой так и носит, коленками по задку стучит — ходу просит.
