Русские люди

Константин Симонов Русские люди

Драма в трех действиях, девяти картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Иван Никитич Сафонов — командир автобата.

Марфа Петровна — его мать, 55 лет.

Валя Апощенко — шофер, 19 лет.

Александр Васильевич Васин, 62 года.

Иван Иванович Глоба — военфельдшер, 45 лет.

Панин — корреспондент центральной газеты.

Ильин — политрук.

Шура — машинистка.

Харитонов — врач-венеролог, 60 лет.

Мария Николаевна — его жена, 55 лет.

Козловский — он же Василенко, 30 лет.

Морозов.

Лейтенант.

Старик.

Семенов.

Розенберг.

Вернер.

Краузе.

Неизвестный.

Раненый.

Командиры, красноармейцы, немецкие солдаты.

Место действия — Южный фронт.

Время действия — осень 1941 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната с большой русской печкой, с иконами в углу. Рядом с ними пришпилена большая фотография Сафонова и кепке и шоферских рукавицах. Вечор. Марфа Петровна сидит за картами. Против нее Мария Николаевна в пальто.

Марфа Петровна (отрываясь от карт). А то, может, разденешься?

Мария Николаевна. Нет-нет, я ненадолго.

Марфа Петровна. А помнишь, Маруся, как мы на женихов с тобой гадали, а? Это в каком году-то было? Дай бог памяти. Это было в году… в тысяча девятьсот восьмом году это было. Думали все, какие они явятся? Ах, хорошие, наверно. И вот оказалось все напротив. Мой и пожить со мной не успел — помер. А твой, ты извини, — какой гадюкой оказался!

Мария Николаевна. Марфа Петровна…

Марфа Петровна. Ты уж извини — гадюка. Говорю, что думаю.

Мария Николаевна. Ну, а что же ему было делать? Что же ему было делать? Пришли, стали в доме жить. А потом городским головой назначили. Он не хотел.

Марфа Петровна. Верю, что не хотел, но его главная мысль не об этом. Ему все равно, кем быть. Его главная мысль, чтобы живым остаться. Раз струсил, два струсил, три струсил, а дальше и до подлости дошел. Ты мне не говори, я его тоже знаю. (Наклоняется над картами.) И выходит тебе, Маруся, казенный дом. А дальней дороги тебе не выходит. Как тут жила, так и помрешь, дура дурой. Вот сын твой придет с войны, он вас отблагодарит. Скажет: «Спасибо вам, родители, за то, что фамилию мою опоганили, отмыть нечем». Вот что он вам скажет.

Мария Николаевна. Только бы жив был… Я от него из Тирасполя последнее письмо получила.

Стук в дверь.

Марфа Петровна (идет к двери). Кто там?

Голос: «Быстрей».

Марфа Петровна снимает крючок. Входит немецкий фельдфебель, солдат и Козловский. Козловский в пальто, в полувоенной фуражке, с полицейской повязкой на рукаве.

Козловский. Сюда женщина входила? (Замечает сидящую за столом Марию Николаевну, подходит, быстро поворачивает ее за плечи.) Простите. Как вы сюда попали?

Мария Николаевна. Подруга детства. Здравствуйте.

Козловский. Здравствуйте. (Смотрит на карты.) Ах, гаданье… Тройка, семерка, туз… Давно вы здесь?

Мария Николаевна. Давно.

Козловский (поворачивается к фельдфебелю). В следующий дом. Тут нет.

Козловский, немецкий фельдфебель и солдат уходят. Марфа Петровна, заперев дверь на крючок, брезгливо вытирает руки о висящее у двери полотенце.

Мария Николаевна. Козловский. Знаете, в первый день, когда познакомились с ним, милый был человек. Каких-то родственников своих здесь вспоминал: дядю пятнадцать лет не видал, говорил. Сидел, чай пил… А сейчас просто страшен. Дергается весь.

Марфа Петровна. Погоди, и твой тоже дергаться будет. Люди когда до окончательной подлости доходят, так сразу дергаться начинают. Эх ты! Взяла бы в платочек платьишки связала, с чем пришла тридцать годов назад, с тем и ушла бы от него. А немцам порошку бы на прощанье всыпала. Да где уж там… А ведь хорошая ты девка была, красивая, веселая. Где все, скажи, пожалуйста?..

Мария Николаевна. Я пойду. Поздно уже. Но только не думай так плохо…

Марфа Петровна. Иди уж! Тошно будет — заходи. Сперва поворчу, потом пожалею.