батарейка, и спросил Кольцова, есть ли у него спички.
Кольцов молча просунул их под шинель. Артемьев чиркнул спичкой. Убитый был старший унтер-офицер, артиллерист. Ощупав карманы его мундира и брюк, Артемьев взял бумажник с документами и сбросил с себя шинель.
Они из осторожности проползли назад шагов тридцать, потом встали и пошли к тому месту, где Кольцов оставил пленного. Пленный был без чувств и лежал на краю того самого овражка, который искал Артемьев. Теперь было наконец ясно, где стоит броневичок, – метров за двести отсюда, если взять влево.
– Ну что ж, понесли, раз уложили, – в сердцах сказал Артемьев.
Они подняли пленного – Артемьев под мышки, Кольцов за ноги – и пошли к броневичку.
Кольцов все время сбивался с ноги. Артемьев не удержался и спросил:
– Ну что вы там ковыляете? Время-то ведь не ждет!
– Я, товарищ капитан, когда за ним бежал, ногу свернул, поэтому мне и стрелять пришлось.
Броневичок оказался еще ближе, чем думал Артемьев. Через сто шагов водитель остановил их окриком: «Стой!» – и лязгнул затвором.
– Это я, капитан Артемьев.
– А я уж беспокоился за вас, товарищ капитан, думал – что за выстрелы?
– По дороге расскажу. Помогите посадить к вам пленного.
– А вы?
– А я в башню.
Бесчувственного японца втащили в броневичок и посадили рядом с водителем. Артемьев полез в башню.
– А мне куда прикажете, товарищ капитан? – спросил Кольцов.
– Обратно в батальон. В таком виде я его и один довезу.
– Извините, товарищ капитан, – удрученно сказал Кольцов. – Разрешите ремень взять?
– Какой еще ремень? – не понял Артемьев.
– Я ему ноги связал.
– Берите.
Кольцов постучал в боковую дверцу, уже закрытую водителем, и несколько секунд возился, развязывая ремень.
– Разрешите идти? – громко хлопнув дверцей, спросил он.
Артемьев не видел его, но почувствовал, как он в темноте козырнул и вытянулся.
– Идите.
Водитель завел мотор, и броневичок, переваливаясь на буграх, покатился по степи.
Остановленный часовыми перед палаткой командующего, Артемьев дожидался, пока зашедший внутрь адъютант доложит о нем. У него не попадал зуб на зуб; вечером, чтобы добираться налегке, он оставил у адъютанта свою шинель и теперь жалел об этом. Палатка за эти часы передвинулась на два километра вперед, и он боялся, что адъютант забыл его шинель на старом месте.
Совсем рядом с палаткой были развороченные гусеницами окопы, в которых еще утром сидело японское боевое охранение. Палатка была кругом оцеплена часовыми. После сегодняшних танковых атак десятки японских солдат в одиночку и группами бродили кругом по степи.
Мокрый до пояса Артемьев стоял рядом с часовым и, ежась от холода, ждал адъютанта, который что-то долго задерживался.
Из палатки кто-то вышел. Артемьев увидел знакомую полную фигуру начальника штаба. Начальник штаба вперевалку дошел до машины, хлопнул дверцей и уехал.
Наконец адъютант вернулся, и Артемьев, войдя в палатку, увидел, что в ней кроме командующего были еще трое: командир танковой бригады Сарычев, молодой, вихрастый, по виду похожий на лейтенанта, командир бронебригады майор Луговой и незнакомый Артемьеву смуглый, черноусый полковник. Он стоя пил чай из крышки термоса.
Командующий сидел в углу на своей неизменной парусиновой табуретке и показывал нагнувшемуся над картой командиру бронебригады, куда тот должен вывести один из своих батальонов, к рассвету переправив его на восточный берег.
– Огнем и броней ударите с тыла по японцам, когда мы их сбросим с Баин-Цагана и они покатятся к переправе, – сказал командующий, подчеркивая слово «покатятся». – Задача ясна?
– Ясна, товарищ комкор!
– А что у нас лицо такое? Сапоги жмут?
– Потери большие, товарищ комкор.
– Потери как потери, – сказал командующий. – Завтра, когда выполним задачу до конца, сравним с результатами. Отправляйтесь! – Он привстал и пожал руку командиру бронебригады, которую сегодня прямо с марша бросил в самое пекло боя.
– Как там пехота? – обратился командующий к Артемьеву, когда командир бронебригады вышел из палатки.
Артемьев доложил, стараясь унять дрожь. Неудачное купание давало о себе знать.
– Батальон заканчивает рыть окопы полного профиля, правым флангом упирается в самый берег. Как вы приказали, лично проверил.
– Это я вижу. – Командующий без улыбки оглядел его с головы до ног.
– Я вам докладывал, товарищ комкор, – перестав пить чай, сказал черноусый полковник, – что мой Красюк все сделает как положено.
И Артемьев понял, что черноусый полковник был командир стрелкового полка Баталов и что его полк, наверно, уже прибыл целиком.
– Так ведь в такую цепочку пришлось растянуть ваш батальон, – сказал командующий, – что поневоле тревожился.
– Теперь весь полк здесь, – сказал полковник. – Можно не тревожиться.
– А я теперь и не тревожусь, можете меня не успокаивать, – с иронией заметил командующий и снова повернулся к Артемьеву.
– В батальоне взяли в плен японского подпоручика, – сказал Артемьев и на мгновение запнулся. – Но по дороге сюда он при попытке к бегству был ранен и умер.
Командующий поморщился и молча посмотрел в лицо Артемьеву, как бы спрашивая: правда ли – насчет попытки к бегству?
– Документы?
– При мне.
– Отдайте, – кивнул командующий в сторону адъютанта, снова оглядел Артемьева с головы до ног и неожиданно мягко добавил: – Чаю выпейте – вон в термосе – да приткнитесь, поспите. Через два часа вместе с пехотой пойдем громить самураев.
– Можно сказать, что они уже в основном разгромлены, – наливая себе чаю, услышал Артемьев голос командира танковой бригады.
Фраза походила на возражение, даже на вызов, и Артемьев ожидал, что командующий ответит на нее резкостью. В палатке воцарилась тишина. Артемьев слышал, как его зубы стучат о крышку термоса.
– Это верно, – наконец сказал командующий.
– Главное дело сделано. Сегодня, танкистами, – закусив удила, сказал командир танковой бригады. – Осталось только закрепить поле боя.
Командующий нахмурился: слова Сарычева были бестактны по отношению к командиру стрелкового полка Баталову, людям которого предстояло своей кровью закреплять это поле боя. Но можно было понять и ожесточение Сарычева, у которого, по неполным данным, уже сожжено и подбито шестьдесят танков.
Только поэтому не оборвав его, командующий сказал, подчеркнуто обращаясь сразу и к нему и к Баталову:
– Ваша совместная атака при поддержке артиллерии и авиации должна быть последней и решающей. Бригаду разрешаю повести лично! – Это он добавил, повернувшись к Сарычеву, и на ожесточенном лице танкиста мелькнула короткая усталая улыбка.
