Товарищи по оружию

Чувствуя себя лишним при этом разговоре, Артемьев, обжигаясь, проглотил несколько глотков чаю, поставил термос и, откозыряв, вышел из палатки.

Адъютант, выйдя вслед за ним, сунул ему в руки шинель и сказал, что в двухстах шагах отсюда стоит палатка танкистов, где можно поспать, а может быть, и поесть.

Артемьев поблагодарил адъютанта больше за шинель, чем за совет, он чувствовал такую усталость, что ему было лень идти сейчас еще двести шагов, да вдобавок неизвестно в каком направлении. Отойдя на пять шагов от палатки, он опустился прямо на землю, положил голову на бруствер японского окопа и накрылся шинелью.

В возбужденном сознании лихорадочно отпечаталось все происшедшее за последние двое суток бессонной работы в оперативном отделе. Сначала спокойное нанесение спокойной обстановки на карту для доклада командующему, потом внезапная канонада, японская танковая атака и, впервые после ранения, снова свист снарядов над головой. Потом сумасшедшая гонка по непроглядной степи в штаб танковой бригады, два рейса в броневичке на поле боя с приказаниями и, наконец, последняя ночная поездка...

Он почувствовал, как онемевшее от усталости тело начало чуть-чуть пригреваться под шинелью.

– Потери в комсоставе невыносимо тяжелые, – донесся до него из палатки хриплый голос командира танковой бригады. – Дудников убит, Пахомов ранен, а Климович все еще не обнаружен ни в живых, ни в мертвых. За один день три комбата из четырех.

В палатке замолчали.

«Климович! Неужели Костя Климович?» – подумал Артемьев, досадуя, что уже невозможно зайти туда к ним, в палатку, и спросить их, о каком Климовиче они говорили.

– Да что вы мне с вашим седьмым отделом! Вы там занимаетесь разложением войск противника у себя в типографии, а мне пленного на поле боя допросить некому! Где переводчик? Что-то он долго у вас едет. Наверное, не в ту сторону.

Уже светало. Артемьев быстро вскочил, мельком увидел торчавшие из полузасыпанного окопа ноги мертвеца, обутые в японские ботинки, и пошел к палатке. Полог был приоткрыт. У входа стояли часовой, еще один красноармеец и пленный японец.

– Товарищ командующий, разрешите? – Артемьев остановился у входа рядом с часовым.

– Войдите. – Командующий положил телефонную трубку и сердито поднял глаза.

– Я думаю, что могу перевести ваши вопросы пленному и его ответы, – войдя, сказал Артемьев.

– Думаете или можете?

– Могу, – сознавая, что рискует, но все-таки решаясь, ответил Артемьев.

Японец вошел в палатку в сопровождении конвоира. Теперь, внутри палатки, при свете работавшей от движка лампы, Артемьев разглядел, что конвоир был не красноармеец, как ему показалось сначала, а лейтенант, с упрямым выражением лица, в низко надвинутой на лоб пилотке. Войдя, он подтолкнул японца и стал позади него.

Японец держал руки за спиной. На нем были зеленый бумажный, испачканный в глине френч и вымазанные в грязи высокие сапоги. Он был ранен в шею и перебинтован зеленым японским бинтом с пятнами присохшей грязи. От бледного скуластого лица японца, казалось, вместе с кровью отлила и желтизна. Над губой двумя пучками торчали редкие, как у еще не начинавшего бриться мальчика, черные усы. Ему было трудно стоять. Он шагнул вперед и, чтобы сохранить равновесие, широко расставил ноги.

– По-моему, полковник? – сказал командующий, переведя взгляд с лица японца на видневшиеся на его плечах полупогончики. – Спросите, какого полка.

С запинкой подбирая японские слова, Артемьев спросил японца. Тот ответил быстро и даже, как показалось Артемьеву, охотно:

– Полковник Харада, начальник штаба восемьдесят девятого пехотного полка.

– Какие еще полки седьмой и двадцать третьей дивизий переправились на этот берег? – спросил командующий.

– Двадцать шестой, – ответил японец.

– А еще?

Японец молчал. Артемьев повторил вопрос, думая, что неточно перевел. Японец помолчал еще несколько секунд и сказал, что на этот вопрос отвечать не будет. Артемьев перевел.

– Переведите ему, – сказал командующий, – что он все равно уже нарушил долг: назвал два полка.

Японец ответил, что в группе взятых вместе с ним пленных он видел солдат обоих полков, это уже известно и не составляет тайны.

– Скажите ему, – командующий жестко усмехнулся, – что сегодня к вечеру для нас на этом берегу не будет никаких тайн.

Артемьев справился с этой трудной фразой, как умел. Но, судя по ответу японца, тот понял.

– Мы потерпели неудачу на этом берегу, – хладнокровно сказал он.

– И на том потерпите, – сказал командующий. – Пусть ответит: какие потери понес его полк после переправы?

– Большие, – коротко сказал японец, когда Артемьев перевел ему вопрос.

Потом помолчал и быстро и зло проговорил фразу, которую Артемьев сразу не понял. Он переспросил, и японец так же зло, но уже раздельно и медленно повторил эту фразу.

– Он говорит, что будет отвечать только на вопросы, касающиеся лично его. На остальные вопросы ему запрещает отвечать устав японской императорской армии.

– Вот как! А в плен ему устав разрешает попадать?

Японец ответил, что в плен он попал раненый.

– А что это он руки за спиной держит? – спросил командующий, обращая внимание на неподвижность позы японца.

– Я связал, – с уверенностью в своей правоте ответил лейтенант.

– А ну, развяжите! – строго сказал командующий.

– Товарищ командующий, разрешите доложить... – упрямо начал лейтенант, но командующий прервал его:

– Сначала развяжите, а потом доложите.

Лейтенант недовольно вздохнул, вынул из кармана складной перочинный ножик, раскрыл его, для чего- то вытер о полу гимнастерки и, нагнувшись, разрезал веревку, связывавшую руки японца. В момент, когда он сначала натянул веревку, а потом перерезал, плечи японца дрогнули, опустились и снова приподнялись, однако он не вынул рук из-за спины, только заметно было, как он шевелит сзади затекшими пальцами.

– Теперь докладывайте: зачем руки связали? Боитесь, что ли, его? – спросил командующий.

– Никак нет, – угрюмо ответил лейтенант, – не боимся, а он у бойца винтовку вырвал, хотел на штык напороться, свое харакири сделать.

Командующий долго, внимательно смотрел на японца, потом, повернувшись к Артемьеву, сказал:

– Нервишки не в порядке. Не ждал, что первый же большой бой так повернется, а теперь жить не хочет. Спросите его, помнит он Цусиму?

Артемьев перевел вопрос. Японец гордо вздернул голову и сказал, что помнит.

– Скажите ему – пусть забудет, – сказал командующий и повернулся к лейтенанту. – Как остальные пленные?

– Уже погружены в машины.

– Ну и везите их всех в разведотдел, – сказал командующий.

Японец почувствовал, что разговор окончен, и его бледное лицо стало еще бледнее.

– Переведите, что я могу дать ответы, которые касаются моей собственной личности, – быстро сказал он.

Артемьев перевел.

– Переведите ему, что его личность меня не интересует, – равнодушно сказал командующий и отвернулся.

Японец, выслушав перевод последней фразы, хотел что-то сказать, но лейтенант дотронулся до его