раньше требовал, только Каспар не ехал, потому что не желал припадать к Сашенькиным коленям блудным сыном. Хотелось другого сюжета, например въехать в захолустный Иерусалим в пальмовых ветвях. Или с собственной монографией под мышкой – хоть с каким-то поводом для отцовской гордости. Но таковые отсутствовали. Тогда папа затеял немудреную хитрость и стал не предлагать помощь, а просить о ней. Он знал, что это подействует. Аргумент был выбран беспроигрышный: Руслан сбился с пути, вот-вот угодит в тюрьму, надо на него повлиять, отвести беду всем кланом, уж ты помоги, сынок… А с чего сынку отказываться от сочных пьянок с неистовым кузеном и катаний на ревущем кортеже из мотоциклов и автомобилях по ночному городу… Иных наставлений на путь истинный Руслан, который сбился с пути еще с пеленок, не признавал. Так что Сашенькина интрига была шита белыми нитками.
Каспар мучительно стыдился того, что его ловят на столь неуклюжую приманку, но вдруг ему так захотелось глотнуть густого йодированного рассвета на море… Ведь лето, однако! Уже два года благословенные каникулярные месяцы Каспар проводил вовсе не на родине. Так, заезжал на неделю, а потом – в вихри столичной иллюзии. Зоя говорила: «Здесь питательный бульон, живи в нем, как бактерия, и обязательно найдешь источник пропитания». Не так возвышенно, как Мариков Зам-зам, конечно, но сокровенное не обесценишь приземленным словом. И Каспар жадными глотками хлебал летом бульон, разбавляя дистиллятами…
Но минутное смятение – и он уже в поезде на боковой полке у туалета. Обдумывает очередную главу своего антиакадемического бестселлера. Тема «Элла Фицджералд и Билли Холлидэй: два способа быть великой». В результате уснул головой на столешнице, и ночные пьяные табуны, проносясь мимо, задевали за локоть. С досады Каспар по приезде рассказал отцу все. Так сказать, summary научно-практической деятельности. Вплоть до массажа предстательной железы.
– Ну прямо артель имени Франциска Ассизского, – вздохнул отец. – А жить-то на что думаешь? Этак не пойдет, дружище. Надо, чтобы твои услуги оплачивались. Надо расширять научный кругозор. И завести верного прощелыгу в помощниках, который бы для тебя искал состоятельную клиентуру. Не на студентках надо упражняться, а на солидных людях. И брать деньги там, где они есть.
Только Каспар вознамерился возопить о том, что от таких речей он уже готов схватиться за пистолет – так они осточертели, как Сашенька разразился новостью. У Пети Найша родился долгожданный сын.
– Я-то думал, что он с какой-нибудь турчанкой сошелся там, в Германии. В общем, с дамочкой попроще. А он сделал превосходную партию. Триумф для новичка. Гулька говорит, что это ты их познакомил… Вот, можешь же! Молодец, сводник высшего разряда. Только что тебе с этого – разве для практики… Я все никак не понимал, зачем Марик темнил. Теперь понятно, что боялся сглазить. Ох уж эти деньги к деньгам…
– Ты уверен, что ребенка ему родила именно Фелиция? – изумился Каспар.
– Так ты же сам их свел в аэропорту! Неужто ты думаешь, что Петька ушами прохлопал, – хохотнул отец.
– Но он лет сорок хлопал…
– То были не варианты. А тут перспектива. Зачем хватать первое попавшееся. Многие так делают и проигрывают…
Прежде всего Каспар зашел проведать Дениса Найденова. Бывший романтик раздобрел, казался беспокойным и лихорадочно стремился обрадоваться жизни. Выглядел как человек, что вот-вот преуспеет, правда, долго увиливал от приглашения в свой дом. А Каспару как раз хотелось посмотреть на семейную идиллию, которую считал делом рук своих… Но идиллией, как выяснилось, и не пахло, Секстэ только что родила ребенка, ей было не до посиделок с мальчиками из параллельного класса. Так утверждал Дениска, предлагавший пойти вечерком в его контору и там забухать. Но Каспар, презрев сомнительные мужские посиделки, храбро вторгся в чужую крепость. Сидеть в мутном полуподвальном офисе, угрюмо рубая колбасу с водкой, ему совсем не улыбалось. Он этого и в Москве накушался, а дома хотелось провести время подушевней.
И Каспар настойчиво напрашивался, а Найденов непоследовательно сопротивлялся. Он не умел убедительно врать и нервничал. Никак не мог понять, зачем корешу такие игры. Жаловался на жену, которая ему спуску не дает и, конечно, не любит гостей. Каспар сочувствовал:
– Рано ты на себя ярмо накинул. Погулял бы еще.
Можно было прекратить осаду в любой момент, но в каждом психотерапевте-любителе крепко сидит бытовой садист. А уж о психотерапевтах-профессионалах и говорить нечего. Любителю Ярошевскому хотелось посмотреть, что будет дальше. Он, праздношатающаяся единица, в тот момент ничем не рисковал.
Найденыш сдался. А иначе и быть не могло: шутя, мы добиваемся любой цели. Каспар выслушал о всех до– и постродовых капризах невероятной Секстэ: она сломала Дениске ребро из-за того, что он отказался идти в булочную. Изрезала ножницами его любимую рубашку. Испортила любимую видеокассету. Удивительно, как еще не написала в выходные ботинки. Каспар был готов к тому, что вот-вот прозвучит сакраментальное обвинение: мол, это ты источник моих несчастий, которые начались с плывущих туфелек на выпускном… Но сводник всегда должен быть готов к покаянию, так что приходилось сдержанно сопереживать жалобам тулку, поругивать тупое бабье и не показывать виду, что звериный оскал девочки в красном платье с воланами выходит за рамки обычного женского поведения.
Секстэ в первом приближении показалась прежней, мало изменившейся со школьных времен. Разве что молочно округлилась и даже смягчилась норовом, вопреки мужниным страшилкам. Денис в ее присутствии резко изменился. Матерок и налет неуклюжего офисного цинизма как ветром сдуло. Найденов стал выглядеть серьезнее, поправил слетевшую набекрень харизму вдумчивого молодого человека. В общем, вернулся прежний школьный друган, которого так не хватало в московской жизни. Секстэ, занятая младенцем, не помешала разговору. И даже напротив: выставила на стол баночку икры. Невероятной по тем нехлебосольным временам. А еще посоветовала, куда обратиться за переводом Милтона Эриксона. Каспару и в голову не пришло, что в родном захолустье кто-то интересуется этим модным на Западе гипнотизером. Он мечтал иметь его книгу хотя бы на английском, ради чего неоднократно просил Бекетова с его охотой странствовать по миру привезти ему вожделенный труд. Но куда там – Игорек не поддерживал «лженауки, не дающие приличной прибыли».
Зато Найденов отнесся к Каспаровым исканиям иначе. Жадно расспрашивал и советовал бодриться, невзирая на временную сумятицу духа.
– А кто легко начинал? Никто. Все мучались лет десять – двадцать, а потом немного славы – и в гроб. Слишком много нервов и сил потрачено. Воздастся по полной только на том свете. Но зато как воздастся! На суахили переведут…
У Каспара от сердца отлегло – хоть одна живая душа его понимает, хоть он и не замахивался на экзотическую славу. А Дениска знай твердил о магнетическом влиянии будущего Шарко на его строптивую супругу. «Ведь как шелковая! А могла бы…»
– Плоскогубцами запустить? – подсказывал Каспар, умудренный чужим личным опытом.
– Не плоскогубцами, бери тяжелее. Аленушкой. Статуэткой чугунной. У жены дед скульптором был.
Друг детства был покорен волшебством бесконтактной психотерапии, то есть, попросту говоря, благотворным влиянием Каспара на Секстэ. Тот безуспешно объяснял Дениске эффект выпущенного пара: когда мы на чем свет выругаем близкого человека в чью-нибудь жилетку, мы готовы к прощению. Мы уже теплые и мокрые, а не холодные и сухие.
– Ты о чем? – удивлялся Найденов.
Каспар любил эту градацию состояний, по Белозерскому. Благостное состояние он считал теплым и мокрым. Это расслабленность, способность принимать чужие огрехи, – соответствует умеренной коньячной дозе, которая способствует снятию раздражения и свободной философии. Холодное и мокрое – это сон сознания, который, как известно, порождает чудовищ. Это неумеренная доза. Хаос, тьма, слабость в лучшем случае. В худшем – разрушение и гибель. Образ по теме – пьяный, оконфузившийся в мокрых штанах. Теплое и сухое – это состояние высшей мудрости. Холодное и сухое – это все обиженные, разлюбившие, в крайней стадии – мизантропы. Дениска слушал и соглашался, но чудесный эффект преображения супруги все же приписывал воздействию дорогого гостя. Гость был смущен, особенно икрой. Ведь все лучшее кормящей матери?
Ан нет, все лучшее по-нашему – заезжему молодцу. А кормящая мать позднее повергла в шок. Благодаря ей Каспар, сводник, впервые в жизни сам подвергся сводничеству.
