– Черт бы побрал… Но что с людьми-то станет? Вот здесь, на планете Земля?
– Вернутся в цикличность обезьянью. Эмоциональная составляющая изучена, тщательно переписана. В сущности она и останется. Китайский Инь, если угодно. Без Ян – разума.
– Но почему бы великим и могучим не скопировать свой компьютер да оставить несчастным землянам в вечное пользование?
В глазах киборга промелькнуло нечто вроде сочувствия.
– Это невозможно сделать. Мы – часть этой капсулы, и любое прерывание личности сделает существование невозможным. Это проверено, к сожалению, экспериментально. Едва личность в какой-то мере прерывается, то все дальнейшие записи идут вразнос, деградируют, в лучшем случае останавливаются в развитии.
– То есть личность – это непрерывный поток информации, существующий в разных формах?
– Главное – непрерывный. Но не беспокойтесь, уникальный живой мир останется и продолжит развитие. Поставим антиметеоритную защиту, зонд предупреждения солнечных катаклизмов. Если что, не допустим уничтожения уникальной планеты. Заглянем миллионов через сто лет, посмотрим, куда развилось это необычное сообщество. А люди в виде программ будут жить, каждый в своем раю.
– Раю? Но это же иллюзия майя! Они не смогут развиваться! И повторы будут раз за разом…
– Ты удивишься, сколько раз и на Земле уже все повторяется. Мы хватаем даже крохи информации, минимальнейшие изменения. Все комбинации чувствований в разнообразнейших ситуациях отработали. Да и сам это узнаешь, когда перепишешься…
Киборг простер руку – на площадке, словно приподняли штору окружающего мира, появился кусок блестящего металлического пола и два ложа, прикрытых прозрачным полукруглым маревом.
– Переход будет легким. Вот здесь ляжет твое биологическое тело. Незаметный толчок перехода, и некоторое время обладание двумя телами. Можно предпочесть короткий бросок и мгновенное пробуждение в новом теле. Вот оно, замечательное, совершенное – подогнанное, между прочим, как раз к твоей личности наилучшим образом… В нем все телесные механизмы подчинятся тебе. Личность включает и все комбинации чувствований, возможных на планете с приоритетом последних телесных. Ты сможешь включить их в любой момент… Я вижу страх, что это будешь не ты. Но в новом теле разум станет полон и властно овладеет эмоциями, только и всего.
– Ты знаешь, я вроде нащупал, как управлять другими клеточными структурами, кроме фагоцитов. Набивали ведь новую программу лишь в них? Да? Так вот, я почти научился перестраивать легкие и гемоглобин, чтобы получать кислород прямо из воды!
– Есть значительно более рациональные и эффективные методы добычи кислорода из воды. Имеется уже стальной нож, даже автоматическая хлеборезка с тостером. А ты заявляешь, что придумал, как по- новому острить бамбуковую пластинку. – Он сделал приглашающий жест в сторону свободной кушетки: – Все, что тебе нужно, – это лечь, расслабиться и встать с соседнего ложа в новом теле. И все сомнения останутся в прошлом.
Профессор угрюмо посмотрел на новое тело и сказал:
– Ты забыл написать табличку на этой железке.
– Какую табличку?
– Вход в рай.
– Ах да, шутка, понимаю… Животное тело держит значительно сильнее, чем предполагалось. Впрочем, инициация завершена, ты прервешься здесь, заснув. Чтобы сущность не прекратилась, мы немного подождем на орбите. А записи людей заживут своей жизнью в теле капсулы. Определенно, тебе, брат, мешает решиться женщина, я помогу.
Сверкающее существо сделало небрежный жест, словно смахивая крошки со стола. Дарья ахнула, у нее в боку появилось сквозное отверстие. Оттуда хлынула кровь. Сияние померкло – существо исчезло, остался только громкий прохладный голос:
– Немного поживет еще, стимулируя размышления о бренности всего сущего. Затем она вернется в память капсулы. Повторяю: для программ там настоящий рай, естественная среда обитания. Вы сможете видеться, по желанию…
Правильные, холодные слова, но профессор их не слышал. У него на руках умирала любимая женщина, что ему слова. Неудержимое, страстное горе захлестнуло все существо. Животное, понимающее горечь небытия, замкнулось. Руки ухватили за плечики Дарью, трясли, с губ слетали горячечные слова:
– Не уходи! Не уходи!
Она улыбалась, на губах пузырилась кровь, и мертвенное спокойствие все отчетливее проступало на лице:
– Все бесполезно, человечества больше не будет… они забирают разум… зачем все…
Но он целовал мертвеющее лицо и, уже не понимая, что делает, рванул зубами свое запястье и притиснул к ране в боку женщины. И, осознав, выкрикнул:
– Моя кровь в тебе! Моя дрессированная кровь! Она с тобой! Желай жить! Живи!
– Зачем… бесполезно…
– Живи… Ради детей! Ты носишь моего ребенка! Не смей уходить!
В глазах Даши растаяло равнодушие. Поколения и поколения женщин выстроились, уходя вереницей в прошлое, перед ее взглядом…
Птица, припадающая перед носом ужасающей лисы, вытягивая крыло, уводит от гнезда…
Волчица у норы перед рычащим голодным пещерным медведем…
Учительница с простреленной ногой, ползущая в буран по сугробам, волочащая ворованный мешок картошки умирающим детям…
Смерть испуганно закрылась костлявой рукой от Женщины, заслонявшей дитя. Еще не рожденное, но драгоценное. Кровь перестала литься. Лицо Дарьи разом осунулось, заострилось. А Славутич рвал траву, пихал ей в рот, выкрикивал:
– Ешь, ешь, только не умирай!
– Они улетают! Смотри! – вдруг прошептала она.
Славутич прижал ее к себе, обернулся – в груди словно выросла сосулька, наледь… нет, уже целый мертвящий огромный ледник. По поверхности величественного холма пронеслись змеящиеся красные искры, он обернулся красивой гигантской посудиной. Истинно летающей тарелкой в самых ее красивых дизайнерски-футурологических изысках.
– Улетают… – Он опустил руки.
– Останови! Останови! – в уши вдруг ввинтился буквально ультразвуковой крик. Иррациональный, он смел разум, испуганно забившийся в уголок черепа со своими нелепыми «как и почему», со своими «невозможно и нельзя» и длинными правильными доказательствами, почему это так, а не иначе.
Рана на боку Дарьи открылась, кровь из пробитого легкого смешалась с выдыхаемым воздухом, запузырилась кровавой пеной. Но она вскочила, упала… поползла, хватая скрюченными пальцами траву, в направлении улетающего космического корабля.
В голове Славутича словно ахнула вакуумная бомба, воздух затрепетал маревом, и от него пошли зримые плотные концентрические круги воздуха.
– Ста-а-ая-ать!
Багровым пламенем полыхнуло все позади него, он выбросил руки с хищно скрюченными пальцами вперед, и гигантский корабль дрогнул, прервал уверенный плавный подъем. Затрясся, начал уходить вбок… Жилы на руках Славутича вздулись, задымилась одежда, ноги начали погружаться в землю. Земля треснула, показался черный дымящийся камень, уперся в стопы, охватил. И быстро пошел вверх! Чудовищный черный клык, вспарывающий стонущую планету, потянулся ввысь, а на острие вытянул напруженные в хватающем жесте руки человек. Но вот корабль затрясся сильнее, воздух задрожал свиристящим пронзительным звуком и пошел – пошел от земли, окутываясь зелеными сполохами. Низкие серые облака засветились зелеными зарницами.
– Ста-а-аяя-ать! – отчаянно взревел человек на раскаленной черной скале, его одежда вспыхнула, пламя охватило волосы, он вытянулся струной, вибрируя в последнем усилии.
– Останови! – донесся до него слабый крик женщины у подножия скалы. Она приподнялась, протянула руку к нему…
