технику. Погрузили продовольствие, боеприпасы. Подцепили вагоны, в которых разместились экипажи. А дождь по прежнему не утихал. Ярко сверкали молнии, на миг освещая мокрые лица воинов.
Я остановился возле экипажа лейтенанта Ивана Пупкова.
— Порядок, — вытирая руки о мокрый комбинезон, доложил офицер. — Закрепили что надо. Теперь хоть до Берлина.
— До Берлина в эшелоне не поедем, а воевать там наверняка придется.
— Что ж, спасибо на добром слове, товарищ комбриг, — сказал Пупков. Будем стараться.
Подполковник Панфилов докладывает о готовности эшелона к отправке. Жму ему на прощание руку, желаю удачи в пути.
— Все будет хорошо, — заверяет он.
Той же ночью мы проводили и второй эшелон.
В темноте трудно разобрать лица танкистов, сбившихся у дверей вагонов. Они что-то кричат, на прощание машут пилотками, шлемофонами, фуражками. Взвизгнул паровозный гудок, и состав медленно растворился в ночи.
А я все еще стою на погрузочной площадке, охваченный волнением. Стою и думаю, как эти люди поведут себя в бою…
Подполковник Богомолов дотронулся до плеча:
— Поехали, Михаил Георгиевич. Нас ждут.
Начальник штаба Кременецкий за наше отсутствие успел выстроить автоколонну, проинструктировать водителей, старших машин. На рассвете тронулись в путь.
Красива русская земля! Но любоваться природой было некогда. Вскоре свернули на лесную дорогу, и тут начались мытарства. Дорога раскисла, машины буксовали, застревали в грязи. Темп марша упал. Временами буквально на руках приходилось выносить машины.
Размытые ливнем дороги крепко потрепали нам нервы. И все-таки мы вовремя прибыли в указанный район. Я осмотрел место, где должны рассредоточиться подразделения бригады. Лес еще хранил следы артиллерийских обстрелов и бомбежек: стволы деревьев иссечены осколками, многие ветви срезаны, словно ударом секача. Над нами пролетали краснозвездные самолеты. Они шли к линии фронта, который теперь совсем близко. Там происходили жаркие схватки.
Не теряя времени, мы с майором Хохловым поехали на станцию Сухиничи место выгрузки танков. Было темно, сыро и зябко.
По пути раза два застревали, пришлось плечом подталкивать виллис. На станцию приехали часов в девять утра. Отряхнули с обмундирования грязь, на ходу привели себя в порядок. Обратились к начальнику станции, чтобы узнать, где наши эшелоны. Тот недоверчиво окинул нас взглядом:
— Кто вы такие?
Пришлось предъявить удостоверения. Возвращая документы, начальник станции сказал:
— Ваш эшелон прибудет через час, товарищи офицеры, — и потянулся рукой к телефонам. Мы поняли: разговор окончен.
Попытались разыскать командира Свердловской бригады, которая уже разгружалась, но сделать это было не так-то легко. Туда-сюда сновали танки, машины, в упряжке рвались лошади, понукаемые ездовыми: на фронт прибывало все новое и новое пополнение.
На противоположной стороне железнодорожной станции шла погрузка раненых. Кто-то стонал, кого- то громко отчитывали санитары. Словом, станция бурлила тревожной прифронтовой жизнью.
Наш эшелон прибыл с опозданием на два часа. Подполковник Панфилов, заметив меня и Хохлова, бегом направился к нам.
— Как доехали? — был мой первый вопрос.
— Отставших и жертв нет. Все хорошо, — доложил Панфилов.
Началась выгрузка. Танки с платформы уходили в лес. Дождь немного утих, ветер разогнал тучи, и небо слегка прояснилось.
— Воздух! — неожиданно крикнул кто-то из бойцов.
И тут до слуха донесся гул юнкерсов. Ударили зенитные орудия, и белые облачка разрывов рассыпались по небу. Ныряя в тучах, бомбардировщики шли на небольшой высоте. Скоро они перестроились в змейку. Сейчас наверняка начнут бомбить. Я плюхнулся в окоп, залитый водой, и тотчас рядом разорвалась бомба. Фашисты с яростью бомбили станцию. В упор ударили зенитные пулеметы. Загорелся один, второй самолет. Оставляя огненно-черный след дыма, они упали где-то в лесу.
Нам повезло: личный состав танковых экипажей не пострадал, если не считать трех человек легко раненных. А вот другие части имели потери в технике. Несколько бомб угодило и в эшелон раненых. Загорелись цистерны с горючим, пристанционные постройки. Добровольцы бросились тушить пожар…
Второй эшелон прибыл также без потерь. И вот танки рассредоточились по опушке леса. Без промедления начались тяжелые земляные работы: каждому экипажу предстояло отрыть укрытия и для танка, и для себя. И хотя мы знали, что простоим тут недолго и враг сюда уже не сможет проникнуть, существовал неписаный закон войны: остановился хоть на час — рой окоп, готовь укрытие для техники. Кто пренебрегал этим законом — расплачивался кровью.
В короткие часы передышки агитаторы проводили беседы, изучали с воинами памятки, помогали усваивать то или иное положение Боевого устава.
Подполковник Богомолов побывал почти во всех экипажах. Он умел вызвать воинов на откровенный разговор, вселить уверенность в успехе. Его примеру следовали майор Н. К. Онищук, старший лейтенант Чередниченко и другие офицеры политотдела.
По инициативе Богомолова был проведен семинар с агитаторами. Я выступил с докладом, в котором рассказал о роли агитаторов по мобилизации личного состава на успешное выполнение приказа командования. Участникам семинара были розданы бланки листков-молний, вручены различные памятки.
Мы с Богомоловым направились по подразделениям. В тени густых деревьев группа воинов. Подходим. Оказывается, идет партийное собрание первого батальона. Докладчик — замполит батальона капитан Кочерга. Повестка дня личный пример коммунистов в бою. Немногословны были танкисты. Их выступления сводились к одному: место коммуниста в бою — впереди. Тепло и просто поговорил с коммунистами Богомолов. На собрании выступил и я.
Идем дальше. В небольшом овраге огневую позицию занял экипаж лейтенанта Павла Бучковского. Танкисты выполнили большой объем работы, расчистили сектор обстрела. Мы подошли к ним, когда они беседовали. В руках у лейтенанта была Памятка танкисту. В ней давалось краткое описание танков тигр, пантера, самоходного орудия фердинанд — новых немецких машин, появившихся во время боев на Курской дуге.
Лейтенант поспешил нам навстречу.
— Вольно, продолжайте, товарищи.
— Так вот я повторяю, немецкий танк Т-VI — тяжелая машина, — продолжал командир экипажа. — Лобовая броня — сто миллиметров, калибр пушки восемьдесят восемь миллиметров, вес — шестьдесят тонн, а мотор всего лишь шестьсот лошадиных сил.
— Для такой махины это ничто! — отозвался механик-водитель Агапов. — О какой же маневренности может идти речь?
— Об этом и я толкую, — подхватил лейтенант. — Пока фриц развернется, мы его и подобьем. — Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку: — Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?
— Вот оно, уязвимое место! — воскликнул башенный стрелок М. Г. Фролов. Пока он повернет башню, я его раз…
— …И мимо, — сострил радист-заряжающий В. И. Русанов.
Все засмеялись.
— Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, — запальчиво возразил башенный стрелок.
— Верим, верим, — поддержал я Фролова.
Танкисты рвались в бой, хотели скорее прийти на помощь тем, кто сражался с фашистами. Я
