возвращалась на место. После короткого разговора с Соколом, она вдруг задумалась, отрешилась на время от суеты, а когда вновь вернулась к созерцанию пира, обнаружила перед собой переминающихся с ноги на ногу вурдов. Эрвела улыбнулась. Рукой предложила сесть рядом. Вурды, однако, продолжали стоять и при этом молчали.
— Вы хотели спросить, не окончилось ли ваше испытание? — угадала овда. — Не настало ли время возвратиться к своему народу? Зачлись ли вам ваши подвиги, славные вурды?
— Да, госпожа, — ответил Власорук. — С этим мы и пришли к тебе.
Эрвела вздохнула, потом стала говорить. Её голос был мягким и, хотя она говорила о вещах поучительных, в нём не слышалось ни малейших оттенков наставления.
— Вы, верно, не поняли, что важно было не само испытание, и не количество спасённых вами душ. Гораздо важнее, что выбрали вы иной путь, а, выбрав, изменились сами. Неужели, вернувшись теперь к сородичам, вы вновь займётесь старым промыслом? Вы сможете убить ребёнка, или беззащитного путника? Подумайте, прежде чем ответить.
— Ты права, госпожа, — согласился за обоих Власорук. — Нам нет дороги назад. Мы стали другими и не сможем жить, так как прежде. Но нам бы не хотелось оставаться под спудом проклятия, наложенного на нас мудростью предков. Нам важно знать, что мы искупили вину.
Овда вздохнула ещё раз.
— Я уже говорила, что искупить убийство невозможно. Сколько бы после этого вы людей ни спасли. Однако от вас и не требовалось полного искупления. Мне хотелось, чтобы вы кое-что поняли и научились ценить жизнь. Всякую жизнь, какой бы она ни была. Мне кажется, этого я добилась. Вот вам моё решение: вы можете вернуться в племя, можете вновь обрести свои имена. Вы славные вурды, но вам предстоит ещё долгий путь.
А теперь я попрошу вас уйти.
Вурды без слов поклонились и отошли от владычицы. Они вернулись к Зарубе, сразу налив себе по полному кубку вина. Неподалёку от них с приятелями-ополченцами вёл деловой разговор Рыжий. Он спрашивал, могут ли те наскоро срубить целую деревню, и во сколько ему, Рыжему, такая блажь встанет.
— Ежели лес твой, то небольшой ватагой за неделю управимся, а платы за всё возьмём гривен десять, — ответил едва видный за повязками Бушуй.
Не успели вурды вино допить, те уже по рукам ударили.
А пир продолжался.
Много веков минуло с тех самых пор, когда не в меру мечтательный охотник, заметив красивое звучание тетивы своего лука, натянул на него ещё несколько струн и получил первый прообраз арфы. Гудок, отдалённый потомок того лука, и держал сейчас Кулёк. Он затянул знакомый многим напев, и скоро пьяные мужчины подхватили одну из самых заунывных ратных песен. Про ворона кружащегося над умирающим воином.
Впрочем, от всех военных песен веяло такой беспробудной тоской, что казалось, будто само небо умирало вместе с павшими в битвах, про которых главным образом и сочинялись такие песни.
Совсем невесёлый вышел пир.
Факелы догорали, а большинство людей разбрелось по дворцу и домам, когда молодые князья собрались для отдельной беседы. Им было о чём поговорить. В ближайшие годы именно им предстояло управлять обширными землями от южных степей до холодных верховьев Ветлуги. Им предстояло продолжать дело своих отцов, укреплять союз, вместе бороться с жадными соседями. Они спорили до хрипоты, отстаивая каждый свой замысел.
Сокол смотрел на молодых князей с тревожной надеждой. Как ни ужасна была Серая Орда, она являлась лишь предвестником более мрачной поры. Года затишья кончались, князьям предстояли не лучшие времена. Времена жестокой борьбы и коварных предательств.
Так или иначе, но это дело будущего.
Покинув пир, усталый чародей отправился домой.
Эпилог 1. Несколько лет спустя.
Глухое, расположенное посреди мещёрского леса село из двух десятков хижин, стояло заваленное снегом по самые крыши. Селяне, тем не менее, копошились даже зимой. В сугробах виднелись узкие проходы, а санный путь вёл от села к ближайшему лесу, да к такому же зимнему большаку.
Но теперь, когда приехали гости, село будто вымерло. Над редкими здесь дымоходами поднимались сизые клубы, но на мороз никто носа не совал. Собаки тоже молчали, предпочитая, видимо, греться подле хозяев.
Среди бедных хижин стояла вполне добротная, большая изба, срубленная аж на двенадцать углов. Это был дом хозяина поместья, к которому и тяготело село. В самой большой, хорошо натопленной комнате, за богатым столом сидели двое — сам хозяин и его гость, московский наместник. Как следует отогревшись и хлебнув крепкой браги, они продолжали давно начатый разговор.
— Может быть, не стоит спешить? — спрашивал гость. — Я же не могу покупать, не глянув какие здесь земли, какой урожай… Давай лучше по осени всё путём сделаем…
— Мне нужны деньги, — произнёс простуженным голосом хозяин. — Стал бы я продавать село за бесценок, если бы не нуждался. Кабы мог ждать до следующей осени, так и цена была бы вчетверо. А вернее всего и вовсе продавать бы не стал.
— Вчетверо? — удивился наместник. — Не дорого просишь?
— А ты как думал, — прохрипел хозяин. — Здесь земля не урожай родит, а изобилие райское. Воткнёшь в землю прутик, глядь, а он уже и листьями покрылся, а через год яблоки сможешь собирать. А зверья в лесу, что клёцок в княжеской миске — стрелу наугад пустишь, а без добычи не останешься…
Гость, не слишком доверяя сказкам, поглядывал на собеседника с недоверием. Тот поймал взгляд и улыбнулся.
— Не веришь? Считаешь, что цену набиваю? — прохрипел он с задором. — И правильно. Не всякому в наше время верить можно. Но чтобы не было между нами недоговорённости, открою тебе и один недостаток…
— ?
— Вурды в здешних лесах водятся, — понизив голос, поведал хозяин. — В голодное время и на село пойти могут. Так что мы все здесь под богом ходим…
— Ну, вурды, это безделица, — отмахнулся наместник. — Для малых детей страшилка…
— Не скажи, — возразил хозяин. — Тут одному без хорошего отряда не выстоять. На здешних мужиков- то надежды не больно много. Немощные они какие-то, не то, что бабы…
Как бы в подтверждение его слов, дверь отворилась, и писаная красавица внесла в горницу большой горшок с варёной бараниной. Разложив похлёбку по мискам, она удалилась на свою половину.
— Хозяйка? — спросил, подмигнув, наместник
— Нет, девка селянская. Надоела уже. Хочу себе покрасивей найти. Здесь такие бабы водятся, что о-го- го, только держись, заездят.
— И что, так вот и ходят к тебе, без принуждения?
— А то! — гордо воскликнул хозяин. — Народ-то здесь дикий, пням поклоняется. Я для них вроде духа. Как скажу, так и сделают.
Настроения у гостя переменилось. Он провожал красавицу взглядом всякий раз, когда та подносила что-нибудь к столу. Теперь он готов был поверить хозяину…
Хоть это и не по обычаю, но ударили по рукам глубоко за полночь.
— Покупаю! — сказал наместник и зашуршал дорогой кожей.
Составили купчую, справили грамоту на получение денег из московской казны.
— Получишь по ней у печатника босоволковского, хоть завтра получишь… — заверил наместник.
— Босоволковского? — удивился хозяин.
— Поменялся у нас тысяцкий, — кивнул гость. — Вельяминов теперь в опале. Год как уже. Возвысился больно над прочими, власти загрёб немерено, вот князь его и отставил.
— Надо же… — сказал хозяин. — Как до нас новости-то поздно доходят. Одно слово — медвежий угол.
