Сначала — искать таких же, как я. И если я найду человека, которого признаю сильнее себя, — я буду выполнять его приказы слепо и фанатично, как иезуит. А нет — буду командовать сам. Разумеется, это будет трудно… Трудно нам будет потому, что слишком многим в нашей стране на все наплевать. А ведь так гибнут целые государства. Древний Египет, Рим, Греция — они погибли, когда их обожравшимся гражданам стало на все плевать. И еще нам будет трудно потому, что слишком давние ошибки нам придется исправлять. Ошибки древние, но столь страшные, что мне порой кажется, что это я сам допустил их: это я в девятьсот четвертом не вступил в союз с Японией, чтобы помочь ей захватить всю азиатскую часть России. Это я в семнадцатом году не объявил тотальной мобилизации всего мира, чтобы задушить новорожденную гидру социализма; это я в сорок пятом…
Дэниел выключил фон. Слишком любил он этого красивого, сильного мальчика и не хотел видеть, как сейчас вот эта одухотворенность борьбы, этот взлет юношеской непримиримости перейдут границы прекрасного и опустятся до чего-то истеричного, маниакального, жалкого.
VI. ДЕНЬ ВТОРОЙ. ПОДОЗРЕНИЯ
— Чисто? — в сотый раз спрашивала Ада.
— Чисто, черт их дери, — в сотый раз отвечала Симона и в сто первый раз запускала на просмотровом столике какую-нибудь диаграммную ленту. Формально все было чисто. Одни подозрения — как и в прошлый их приход, впрочем.
— Значит, опять пропустим?
— Черта с два, — сказала Симона. — Черта с два. Ищи.
И снова киберы, чмокая присосками, шли по сумрачному переходу, чтобы передвинуть и «прозвонить» каждый контейнер, чтобы обнюхать каждый квадратный сантиметр поверхности стен и горизонтальных переборок, и Ада сидела перед экранами внешнего обозрения до самого обеда, и после обеда, и снова ничего не было заметно, и Симона наконец оттащила ее от просмотрового пульта, потому что и завтра был еще целый день.
— Чисто? — еще раз спросила Ада.
— Пока да. Но видишь этот штрих?
— Царапнуло перо.
— А тут?
— М-м-м… Тоже.
— И здесь — тоже?
— Честное слово, Симона, это слишком уж микроскопические придирки.
— А почему они идут через определенный промежуток времени?
— А почему бы им и не идти? Механические неполадки.
Симона запустила еще одну ленту:
— Ну, а здесь? Этот легкий зигзаг — всплеск радиации. Вот еще — весьма регулярные всплески. Помнишь, я тебе говорила о них в прошлый приход «Бригантины»?
— Но им так далеко до нормы!
— Не это важно. Важно то, что по времени они совпадают с первыми штрихами.
— А первая лента — откуда?
— С регенерационной машины. Словно ее останавливали или переключали на другой режим.
— Ну, знаешь! Какая тут связь?
— Да никакой, — сказала Симона.
Ада направилась к двери, но Симона продолжала упорно смотреть на легонькие лиловые загогулинки.
— Как ты думаешь, — спросила она вдруг, — что будет делать нормальный космонавт, если в кабину проникнет излучение?
— Такое?
— Такое — наплюет. Мощное.
— Усилит защитное поле. Ну, полезет в скафандр высокой защиты, если успеет.
— Ну, а ненормальный космонавт?
— Ненормальных не бывает.
— Ненормальный космонавт заранее наденет скафандр, а потом… — Симона еще, раз посмотрела на рисунок ленты и пошевелила пальцем в воздухе, повторяя кривую, — потом возьмет дезактиватор и накроет его раструбом датчик прибора. Прибор трепыхнется и как паинька покажет нормальную активность.
— Зачем?
— Не имею представления. Ну, пошли.
— Последние известия, — сказала она голосом кибер-информатора, входя в салон. — Большой океанский лайнер доставил из Чикаго в Москву тысячу триста актеров, статистов и специалистов- антигравитаристов «Беттерфлай-ревю». Гастроли продлятся четыре с половиной месяца. Во-вторых, десятого сентября ожидают извержения какой-то сопки. И, в-третьих, двоих ваших опять попросили с Венеры. Пытались любезничать с аборигенами.
Американцы промолчали, словно их это не касалось.
— И вот-вот будет спецсвязь с Землей.
Санти поднял пушистые каштановые ресницы.
— Чья-нибудь мама, — пояснила Ираида Васильевна.
Но это оказалась не мама, а Митька, и Симона с Ираидой Васильевной, извинившись, пошли в центральную, и Митькина голова уже сияла на экране, и по этой голове было видно, что сидит он на самом кончике стула.
— Здравствуй, мама, — сказал Митька и тыркнулся в самый экран.
— Здравствуй, Митя, — ответила Ираида Васильевна так строго, что Митька даже растерялся:
— Мама, а ты ни на что не сердишься?
— Что ты, сынуля. Я просто устала. А как у тебя с отметками?
«Ну, что она?» — с тоской подумала Симона и постаралась боком-боком вдвинуться в сектор передачи.
— Это вы, тетя Симона? — закричал Митька, и глаза его сделались узенькими и совершенно черными — никакого белка, просто черная щелка. Вот так дикареныши радовались, завидя добычу. И бросались на нее. Этот еще не умеет бросаться — этот пока только радуется.
— Ну, что тебе, человечий детеныш?
— Теть Симона, а я узнал: венериане все-таки инертными газами дышат. Это из Парижа передавали, на русском языке. Вот.
— А не путаешь, дикареныш? В нашем воздухе ведь тоже присутствуют инертные газы — не в таком, конечно, количестве, как на Венере, но все же есть. Мы их и вдыхаем, и выдыхаем, и даже заглатываем. Но ведь мы ими не дышим и не питаемся. Понимаешь разницу или объяснить?
— Да тетя Симона же, — с отчаяньем проговорил Митька, — ну как вы не хотите понять? Я же вам говорю — дышат. Ну, вдыхают там аргон или ксенон, а выдыхают уже совсем другое. Соединение. У них внутри соединяется.
— Фантастика, — пожала плечами Симона. — И потом, откуда французские ученые это взяли? Ведь никто еще не исследовал живого венерианина. Нельзя.
— Не знаю… — растерянно протянул Митька.
— Никогда не говори ничего такого, что тебе самому до конца не ясно, — терпеливо проговорила Ираида Васильевна. — Вероятно, очередная гипотеза, пытающаяся объяснить наличие в венерианской атмосфере различных соединений инертных газов. Поговорим об этом на Земле. А сейчас нам пора, сынуля.
