когда не стоит задавать лишних вопросов.
ВЯЙНЁ ЛИННА. НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ. 1954
Хиетанен споткнулся о корень ольхи и упал. Там он и остался лежать, уже не в силах подняться. Ванхала сделал красивый разворот на воющей машине и крикнул:
— Открой парашют. Машина падает, хи-хи-хи.
— Падает, все кружится, — бормочет Хиетанен, хватаясь руками за траву. Ванхала кричит ему в ухо:
— Ты в штопоре… Прыгай… уже не выправишь…
Машина Хиетанена упала, вертясь на страшной скорости. Надежды выпрыгнуть уже не было, он просто впечатался со своей машиной сначала в туман, а потом в пустую тьму. Ванхала бросил его, раздосадованный, что борьба кончилась так быстро.
— Да брось ты… Это все сказки, придуманные лапландскими ведьмами. Чего только не болтают? Говорят, когда у русских не хватает мужчин, они ловят тролля, надевают на него военную форму и посылают на западный фронт.
Как встретишь такого, когда он с треском пробирается через рощу… Вот они, чудеса севера.
— А тут есть кто-нибудь с севера? — спросил Мяатта. — Я сам с далекого севера, так у нас тролля держат за домашнее животное.
До сих пор Мяатта все время молчал, крики на него, видно, не производили впечатления. Но теперь он взглянул на камень и предложил:
— Вот камень! Поднимем?
В сторонке, вокруг большого валуна сидели Мяатта, Сало и Сихвонен. Сало, откидывая волосы, все время спадавшие на глаза, очень серьезно объяснял остальным:
— У нас в приходе можно увидеть блуждающие огни…
Сихвонен отвернулся и замахал рукой, будто отгоняя комаров.
— Да ну, брось… это чистое вранье…
— Точно говорю. Старики видели. И сверху лежат скрещенные мечи.
MAPTEC
— Уже продано.
— Продано? — я вижу, как на лице Микаэля медленно, акварельным пятном расплывается улыбка.
— Хочешь взглянуть на макет?
Не дожидаясь ответа, я иду в кабинет, Микаэль, как паж, следует за мной, готовый слизнуть те капельки меда, которыми я соизволю его попотчевать.
Я вытаскиваю распечатку из груды бумаг. Глаза Микаэля начинают сиять, когда он видит перед собой результат нашего совместного творчества: сочетание стилистической сдержанности с откровенным безумием. Могу поклясться, что глаза его увлажняются, когда он снова поднимает взгляд на меня.
— Стильно до невозможности, — говорю я.
— Правда.
— Можешь выписывать счет.
— А что сказал клиент?
— Попадание в десятку, удар под дых нашей разлагающейся постмодернистской эпохе.
Микаэль улыбается.
— Не может быть.
— Да, так он и сказал.
Микаэль не в силах оторвать глаз от макета, от черной гривы, царапающих воздух когтей и замороженных в кадре раздраженных прыжков брейк-данса.
— Красиво, — выдыхает он, но его восторг вызывает во мне болезненное ощущение, как незаметная царапинка, оставшаяся на пальце, который поранился о неосторожно перевернутую страницу. Я не уведомил клиента, что снимок и сама концепция принадлежат субподрядчику. Стоит ли намекать покупателю, что он мог бы обратиться прямо к нему и получить за несколько десятков тысяч то, за что мы возьмем сто тысяч? Так что слава — моя, макет — мой, и у Микаэля нет никакого права смотреть на него влюбленными глазами.
Эй, между прочим, я тоже здесь. Во мне уже начинает вскипать раздражение, но тут Микаэль отрывает взгляд от макета, осторожно кладет его на стол и улыбается так светло, будто в комнату заглянуло солнце.
— Я пошлю Хельви счет, как мы и договаривались.
— Как насчет пива? Разве у нас нет повода выпить? — спрашиваю я, не успевая отдать себе отчет в собственных словах и прикусить язык, пока они не вылетели. Нет, черт побери, этого я себе больше не позволю, но отсутствующий вид Микаэля — как вызов, он будто не видит, не слышит, черт побери, даже не замечает меня. Меня, Мартеса, того Мартеса, к которому он всегда так стремился. Почему он не пытается задержаться, не придумывает пустых поводов, почему не начинает болтать о том, о сем, лишь бы не уходить?
— Ой, в самом деле, — Микаэль отвечает ласково, с искренним вздохом. — Но вот незадача, я уже занял этот вечер.
— Да ведь время еще есть, — но я тут же одергиваю себя. — Впрочем, и у меня куча дел.
— В другой раз.
— Ага.
Я смотрю ему вслед, и почему-то в глубине души у меня начинает тлеть слабое тусклое чувство разочарования, оно тлеет и выпускает тоненькую струйку серого дыма.
ПАЛОМИТА
За дверным глазком происходят странные вещи.
Пентти остановился поговорить с соседкой. Она кивает, жестикулирует, наклоняется к самому уху Пентти и что-то говорит с серьезным выражением лица. Потом отодвигается и качает головой, скрестив руки на груди.
Пентти достает из нагрудного кармана бумажник и дает женщине визитку, что-то указывает на ней, а женщина энергично кивает. Потом Пентти вытаскивает из бумажника купюру, сует женщине и обеими руками сжимает ее ладонь.
Я едва успеваю спрятать скамеечку и шмыгнуть в кухню, как Пентти уже вошел. Его побагровевшее лицо пылает, когда он спрашивает, что это за фокусы я тут вытворяю? Он говорит, что все знает: я звонила в чужие квартиры, приводила бездомных кошек, опозорила Пентти в глазах всех соседей.
Он дает мне пару пощечин, потом ему это надоедает. Он говорит, что раз мне так нравится кошачья еда, я могу жрать ее всю следующую неделю.
Он не сказал, откуда все это стало ему известно. Но я-то знаю.
АНГЕЛ
Я принял душ. Ванная у Экке крошечная, как спичечный коробок, на унитазе приходится пристраиваться так, что раковина оказывается у тебя на руках. Штора разрисована разнообразной богатой растительностью.
Валюсь рядом с Экке под солдатское одеяло. Экке снова взял очки со столика у кровати и теперь что-то читает. Я бросаю взгляд на обложку: «Семеро братьев».[15]
— Это не серьезно.
— Нет-нет, здесь есть истории и про тебя.
— А — так я, наверное, Юсси Юкола, этот унылый тип с конопляными волосами.
— Нет, я имею в виду персонажа, у которого гораздо больше ангельских черт. Помнишь бледную девушку?
— Ну-ну.
