– К этому нельзя относиться абы как, – ответил командир взвода, не прекращая исследования. – Вроде того: научусь и буду знать! К этому нужно относиться основательно.
– Я готов, – с сомнительной серьезностью произнес красноармеец.
– В походных условиях чтению следов не научишься. Занятия нужно проводить в одном месте и в течение нескольких дней кряду.
– Как это?
След большой и незнакомый. Иван, конечно, сомневался, что не знает какого-то зверя в средней полосе России. Просто снежная крупа почти засыпала след…
– Как это? – повторил солдат.
– Что? – отвлекся от своих мыслей Ермолаев.
– Почему нужно в одном месте изучать следы? – не унимался боец.
– Слушай, отстань!
Ермолаев снял рукавицу и медленно погрузил руку в сугроб рядом со следом.
– Вот, хотя бы что ты сейчас делаешь? Ты можешь объяснить?
– Нет, – отрезал Иван. Он что-то нащупал под снегом. – Есть!
– Что есть?
– Спекшийся давнишний снег. Корка. Значит, зверь проткнул лапой верхний слой и оставил след на этой корке.
– Ты хочешь раскопать след?
– Нужно аккуратно снять верхний слой и добраться до корки. Снег сыпучий. След на нем остается плохой, но вот удаляется он очень даже хорошо.
Ермолаев принялся саперной лопаткой бережно снимать белые рыхлые пласты.
– И всё-таки, как научиться читать следы?
– Нужно обладать острым зрением, хорошим обонянием. Нужно знать снег, знать, как ложатся на него тени, какими цветами солнце играет на отпечатке. Тут сотни тонкостей. Очень много основано на интуиции. Чтобы научиться читать следы, нужно написать что-нибудь на сугробе и сидеть возле него, ждать несколько дней. Нужно следить за погодой и смотреть, как она влияет на твою надпись. Как буквы теряют четкость, как размываются, как играют на солнце, как покрываются порошей…
Он убрал лопатку и с превеликой осторожностью стал разгребать снег голыми руками.
– Сейчас тебе не научиться. Нужно каждый день наблюдать. Требуется постоянная практика. И она должна быть беспрерывной. Перерыв ослабляет восприятие многих деталей, и тонкости могут остаться незамеченными.
– Но ведь ты сам давно воюешь, а значит, мог позабыть тонкости.
– У меня опыт большой – хрен позабудешь.
Ермолаев низко склонился над сугробом и, набрав в легкие воздуха, резко и сильно дунул. Снежинки закружились в свете фонаря. След открылся. Иван очень внимательно стал вглядываться в него.
– Проклятие! – наконец произнес он. – Надо командиру доложить.
– Я не знал – наша это машина или немецкая, – продолжал свой рассказ Зайнулов. – Но по поведению шофера, а он решительно направил автомобиль в мою сторону, я понял, что наша.
Она остановилась неподалеку, из салона выскочил статный улыбчивый офицер. Внутри сидел еще кто- то, но я не мог разобрать, кто. Офицер отдал мне честь, назвался капитаном Соболевым и, более ничего не говоря, открыл заднюю дверцу автомобиля. Военный, появившийся оттуда, был невысокого роста, крепкий, с решительным лицом и волевым взглядом. От количества звезд в петлицах я чуть не ослеп, хотя я на своем веку генералов повидал и в царской армии, и в Красной.
– Я ищу штаб Резервного фронта! – резко произнес высокопоставленный генерал.
– Штаб находился где-то под Малоярославцем, – ответил я.
– Что там за солдаты на полустанке?
– Это мой полк тридцать второй армии Резервного фронта, товарищ генерал армии, – ответил я.
– Что вы несете! – возмутился он. – Тридцать вторая армия находится в окружении под Вязьмой!
– Так и есть, – ответил я. – Но нашему полку удалось вырваться из окружения.
Он поверил, тем более что даже на расстоянии были видны белые повязки раненых солдат. Выражение лица у генерала смягчилось.
– Много же километров вы прошагали от Вязьмы, полковник, – сказал он.
– Двое суток без отдыха, товарищ генерал армии.
– Сильны немцы под Вязьмой?
– Сильны. Танков много. Пехоты тоже.
– Кто-нибудь еще прорывается из окружения?
– Я не знаю… У меня нет связи, нет свежих карт… Но немец повсюду, вплоть до Юхнова.
– Юхнов занят?
