– Но если он врежется в небоскреб, жертв будет намного больше.
– Он не врежется в небоскреб! Нет никаких террористов на борту!
– Все правильно. Куда вы дели вашу подругу?
Зубы непроизвольно сжались. Он допрашивает меня. Допрашивает с пристрастием, с угрозами. Я словно в кабинете Левиафана, в котором никогда не была.
Он начал с самого больного вопроса.
– Я похоронила Веру, – процедила в трубку. Так и хочется швырнуть ее на пол и давить каблуком, превращая в крошево.
– Где?
– На берегу озера. Четвертый камень у третьей заводи.
– Где человек, обнаруживший «черного льва»?
Значит, пробитый Бейкер, кроме меня, еще и Барсика упустил? Растерял он свои навыки. Точнее, из него я их вышибла молотком. Раньше бы он оставил после себя одни трупы, а полиция гонялась бы за Аленой Овчинниковой – известной русской рецидивисткой.
– Это какой-то новозеландский бродяга. Я его не знаю. «Черный лев» попал к нему случайно.
– Значит, вам известно, что такое «черный лев»… – произнес утвердительно Кларк.
– Из легенды о Ганеше. «Черный лев» был мне нужен только для того, чтобы найти Верочку… Теперь она мертва, а я хочу одного – вернуться домой.
– Не верю. Будет надежнее, если вы полгодика посидите в калифорнийской тюрьме – за попытку угона аэробуса.
– Не выйдет. Я уже была чеченской террористкой в прошлый раз! Одна и та же ложь дважды – неоригинально!
– Зато весьма действенно.
– Послушайте! – взмолилась я. – У меня нет интереса в этом деле! Я вне игры!
– Что вам известно о слове «FURUM»? – вдруг резко переключился Кларк.
Что ему нужно? Вычисляет, как много я знаю?
– Впервые слышу.
Тут Кларк запнулся. И со следующим вопросом я поняла, что он вовсе не проверяет меня.
– Спрашиваю вас как специалиста по древним языкам – что вы можете сказать о слове «FURUM»?
Он ищет. И пытается использовать меня в своих поисках.
– Какому языку принадлежит слово?
– Язык не установлен.
– Хотя бы где найдено слово! Тогда можно определиться, какие народности проживали в данном районе и соответственно на каких языках разговаривали.
Кларк сделал короткую, почти незаметную паузу.
– Забудь об этом. Забудь это слово… И крепко-накрепко запомни, что обещала. Ты – вне игры, Скалолазка. Не хватало еще с тобой проблем. Если кто-нибудь из моих людей наткнется на тебя на выставке восковых фигур мадам Тюссо или на Эйфелевой башне – отправишься следом за своей подругой…
Истребители за окном добавляли его словам весомости. Мои руки дрожали, но в голове вертелась упрямая мысль: «Фигушки тебе, Левиафан!..» Как же – «вне игры»! Ублюдок Бейкер добросовестно постарался, чтобы я осталась в гонке, победителя которой ждет драгоценный ручей.
– Мое стилистическое построение достаточно понятно? – закончил Кларк.
– Да.
– Лети в свою Москву. Конец связи.
Он не ведает, что у меня пересадка в Лос-Анджелесе на Мюнхен! Выцепили человека посреди Тихого океана, но не проверили самую малость! Иначе бы точно схватили в Калифорнии. Подошли бы двое громил в черных костюмах, взяли под рученьки и – прощай Родина, здравствуйте, американские заключенные!
Кларк спешит, потому и невнимателен. Не иначе перед ним поставлена патриотическая задача найти «живую воду» к Дню Независимости! А мне она нужна гораздо раньше.
Истребители за окном завалились набок и быстро исчезли из поля зрения.
Отдала сотовый телефон человеку в шелковом галстуке. Он походил на запуганного официанта, который у столика клиента вынужден ожидать заказ, в то время как ему ужасно хочется в туалет. Кларк так застращал беднягу, что тот едва на ногах держится. Приняв трубку сотового, он удалился, пятясь.
Разговор с Кларком был неприятным, особенно на фоне истребителей за окном, но все-таки оказался ценным. Он убедил меня. «Живая вода» не фантазии, рожденные созерцанием новозеландской татуировки. Она существует, и ЦРУ ищет ее, не жалея людей, времени, денег. Американская разведка готова даже на боевую операцию. Спецотдел Кларка не занимается ерундой.
А еще я убедилась в важности слова «FURUM». Пока буду ожидать пересадки в Лос-Анджелесе, необходимо разбиться в доску, но перевести его.
Берег Калифорнии я рассматривала с содроганием. Чем ближе он становился, чем яснее вырисовывался в окне, тем больше я ощущала себя еврейской девушкой, которую тюремный вагон мчит в нацистскую
