наконец-то ушли, спаслись, вырвались на волю из лютых когтей красного «Человека-зверя».
Крестились, плакали, улыбались, смеялись, не отрываясь смотрели, стоя обнявшись на темной корме, на тонувшие берега Инкерманских и Мекензиевых гор, на мерцавшие огни родного города Севастополя.
Все дальше и глубже в черную ночь уходил линейный корабль, прислушиваясь по радио к приказаниям Белого Адмирала на крейсере «Генерал Корнилов», наблюдавшего в Севастополе за выходом своего флота. Всю ночь один за другим выходили из порта груженые доверху корабли белой эскадры и силуэты их исчезали в ночной темноте. Невидимыми нитями беспроволочного телеграфа были они все связаны с рубкою Командующего последним Черноморским флотом.
А он спокойный и твердый властно вел их по Черному морю на юго-запад к далекому Босфору к заветным вратам ЦареГрада. Последним покинул он родной Севастополь, когда убедился, что все они вышли из обреченного города. Под крылом его находилась и душа Белых Армий – Генерал барон Врангель, Начальник его штаба Генерал Шатилов и другие чины его штаба.
Прошла и эта ночь и, засиявшее на востоке, ликующее солнце осветило лишь темно-синюю, как сапфир равнину моря и, опрокинутый над нею, бирюзовый купол ясного утреннего неба. В небе летали белые чайки. По морю шли стальные корабли. В волнах кувыркались дельфины. Люди на палубах любовались их игрою, цветом моря; грелись на солнце, и тихая радость спасения согревала их сердца. Доверчивой благодарной мыслью они устремились к своему Адмиралу и верили теперь твердо, что будут спасены.
Так плыли они день, два, пятые сутки; все небо да море, сапфир и бирюза.
Ни земли, ни скалы, ни островочка.
Наступило 6-го ноября День Св. Павла Исповедника – праздник Морского Корпуса.
На корме парадный Аналой. Стоят во фронте офицеры, гардемарины и кадеты. Тут же дамы, барышни и дети.
Епископ Вениамин служит торжественный молебен, поет свой хор кадет и вольною птицей несется молитва в открытое небо.
В походной кухне славного отряда Рыкова сварен жирный суп и в нем, несмотря на всю тогдашнюю бедность, плавает «традиционный» гусь.
Дамы и барышни жарят кадетам «лепешки» на мангалке в придачу к ежедневному корнбифу. Белые жирные лепешки взамен ломтя обычного черного хлеба. Вот и отметили праздник Корпуса бедные, бездомные, беженцы-переселенцы. Впрочем «дом» еще есть! Есть еще и Россия! Пока на родном корабле, под сенью Андреевского флага – это все еще родная земля, это все еще Россия! Так думают эти люди на стальном корабле среди спокойного синего моря. Поберег их Господь до Босфора. Не дал кораблям раскачаться, не увлек их на темное дно с роковою их перегрузкою, да с пустыми и легкими трюмами.
Наступила ночь и прошла. Снова взошло солнце. Земля! земля! – закричали на баке «Генерала Алексеева».
Лиловая волнистая полоса в голубой утренней дымке показалась на горизонте по носу корабля. «Анатолийский берег Босфора», – сказал штурман на высоком мостике.
С каждой минутой, с каждым шагом винта дредноута все явственнее вырисовывались сизые горы и предметы на них.
Деревья, первые здания. И вот, наконец, засверкала узкая серебряная полоска между этими горами, сверкнула и убежала в глубь.
Чрезвычайно изрезанный живописными бухтами, скалами, мысочками, бухточками, Босфор лежал наконец перед ними.
«Генерал Алексеев» остановился, медленно и важно покачиваясь на длинных выпуклых волнах. Черное море, вливаясь в Босфор, тянуло сильным течением.
На баке забегали матросы, приготовляя перлиня для буксиров.
Выплясывая трепака на воде, к носу его подошел буксир «Илья Муромец» и приняв толстые тросы с «Алексеева», завернул их на чугунные кнехты. Пронзительно засвистел и дал ход машине. Другой буксир ответил под кормой и стал сдерживать могучую корму, под которой крутилось течение. Пошли к Босфору.
Вдруг на палубе «Ильи Муромца» появился высокий, бравый Генерал, молодой, румяный, полнолицый. Белая папаха лихо сидела на его голове, красные шаровары горели на солнце; расставил широко крепкие ноги в высоких сапогах, белый ментик свисал с плеча. Он громким голосом, весело и бодро закричал: «На «Алексееве»! передайте: – Генерал Слащев на «Илье Муромце» приветствует «Алексеевцев» с благополучным приходом!» – Командир с мостика передал привет Защитника Крыма своей команде и всем запрудившим палубу людям; но гробовое молчание воцарилось на палубе и лица выражали боль и недоумение, точно тронули их раскрытую рану: «Крым»… «Севастополь»… нет! не надо! не будем вспоминать!., не тревожьте больного!.. Еще так свежа, так горит эта рана!
Ни бодрое ура! ни мощный ответ военного привета; только одинокий голос командира в рупор ему отвечает: – «Алексеевцы» благодарят Генерала Слащева-Крымского за его привет и желают ему всякого благополучия!» Прошло печальное видение Крыма. Голубым очарованием надвигался Босфор. В первой же бухточке на Азиатском берегу стоял Английский изящный миноносец, который контролировал входы и выходы судов.
В быстром течении серебряных струй проплывали мимо мысы и заливы и рассыпанные на их берегах живописные поселки и дворцы пашей.
Шефкеты – турецкие пароходы по всем направлениям шныряют по Босфору, поддерживая сообщения между селениями и Константинополем. ,
Гардемарины и кадеты стоят во фронте на юте, горнисты поминутно играют «захождение» крепостям и военным кораблям.
Группы русских дам и девушек с восторгом перебегают с борта на борт, не успевая насладиться очарованием турецких берегов.
Вот проплывает живописное местечко Терапия на Европейском берегу с роскошным «кафэ» у самой воды; там гремит музыка и сидит богатая и нарядная публика. Бурное течение прямо рвет берега.
Вот проносится мимо старинная серая стена времен господства греков.
Постоянными извивами течет Босфор.
В глубокой бухточке в саду миндаля, высоких тополей, туи, кипарисов красавица «Долма-Бахче». Дворец – резного белого мрамора, где каждый камень, колонка или свод покрыты нежным изваянием кружев.
Вот новые холмы. На них мечети со стройным, как свеча высоким минаретом.
По белым гладким стенам вьется плющ, свисают белые, лиловые глицинии. Прошли высокую квадратную «Девичью башню» на крутой скале, взяли влево и вошли наконец в широкое Мраморное море. Здесь, против местечка «Мода», отдал «Генерал Алексеев» свой тяжелый якорь, и, развернувшись носом против сильного теченья, остановился.
Против него на берегу Стамбула стоял великий храм Айя – София – храм Мудрости Господней.
Вдали на Мраморном море виднелись «Принцевы острова»; там на острове «Халки» стоял Турецкий Морской Корпус.
Черные с позолотой каики, зеленые и красные ялики, нагруженные мандаринами, апельсинами, дынями, табаком и восточными сластями окружили корабль. Севастопольцы любовались ЦарьГрадом.
В этот город, некогда великой Оттоманской Империи, ныне обедневшей и измученной великой войною, иссосанной Германцами и опекаемой англичанами и французами, Турции, и решил Командующий Черноморским Флотом Вице-Адмирал Кедров отвести свои корабли. 30-го октября 1920 года он отдал приказ: «Белому флоту взять курс на Босфор и идти каждому, по способности в Константинополь», – и флот вошел в дотоле запертые цепями и минами, охраняемые пушками и крепостями, вожделенные для Русских, Цареградские врата. Очищенный от русских и германских мин, стоял свободный и открытый красавец Босфор, и мирно отдавала честь турецкая крепость входившему в воды ее Русскому Белому Флоту.
Андреевские флаги реяли за кормой эскадры, но на грот-мачтах взвивались французские флаги. Суда входили в Босфор под французским протекторатом.
Они искали приют в водах Мраморного моря, под сенью великой Айя-Софии, под голубым флером
