не меньше. А уж потом словно прорвало! Из трупа, один за другим, лезли и лезли наружу отвратительные насекомые, и все невероятных размеров! Пауки, сороконожки, жуки, скорпионы, слепые черви длиной с удава-анаконду: вся эта несусветная мерзость уже кишмя кишела возле трупа толстяка и словно ожидала чего-то. При звуке выстрела, прикончившего мокрицу-разведчицу, всякое движение на секунду прервалось, словно насекомых разом парализовало, но прошло мгновение – и всё это месиво из мохнатых и хитиновых туловищ, уродливых лапок, отвратительных жвал и челюстей потоком хлынуло туда, где Живосил застрелил тварь, увеличившуюся со времени своего появления изо рта толстяка до размеров крупной собаки.
Отряд во главе с Вышатой подоспел как раз вовремя, иначе несдобровать было бы раненым. Увидев армию гигантских насекомых, Вышата поднял свой посох над головой, и тот с ослепительной скоростью стал вращаться, образуя своего рода круглый белый щит. От краев щита во все стороны бил горячий, животворящий свет, и поток его лучей, изогнувшись к земле, образовал защитную сферу над людьми. Армада чудовищ, достигшая краев этой сферы, не могла пройти дальше. От соприкосновения со светом насекомые цепенели, начинали гореть и плавиться, но им на смену лезли все новые и новые! Грохоча хитиновыми панцирями, суча мохнатыми лапами, гремя острыми зубами и жалами твари нагромождались одна на другую, всё выше поднимаясь по стенам сферы и в скором времени накрыв собой всю ее.
– Это Навьи твари! – закричал Вышата. – Мне их долго не сдержать! Прорубайте проход, выносите раненых, бегите к лесу! Я следом за вами!
Двое ратников подняли Алексея, который смотрел на всё происходящее совершенно осознанно, не думая, что это: сон или явь. Помимо парализованного тела Спиваков почувствовал, что мозг отказывается воспринимать окружающую реальность, тем самым защищая своего обладателя от умопомрачения. Лёше даже не было страшно, точно он не в первый раз столкнулся с подобной чертовщиной, достойной гоголевского «Вия». Лёша внушил себе, что у него галлюцинации: ужасные, но неопасные. Что до Виктора, то он закрыл глаза и шептал какую-то молитву. Четверо человек: Светлолик, Темнозор, Богумил и Добродей, которым свет не причинял ни малейшего вреда и они свободно прошли сквозь него вооруженные мечами, прорубали проход сквозь толщу насекомых. Это оказалось небыстрым делом, поскольку на сферу налип слой тварей высотой метра в три! Нижние были мертвы и оплавлены непереносимым для них жаром, те, что были над ними, еще копошились, но свет также вредил им, поэтому насекомые были не столь активны и еле двигались. С самой яростной мерзостью ратникам пришлось столкнуться, прорубившись к последнему слою. Здесь на них посыпались ядовитые каракурты, гигантские скорпионы вздыбили свои жала, и было видно, как сочится по ним мутно-желтая, смертельная отрава. Мечи заработали, словно ножи в мясорубке!
Четверо воинов с упрямством, достойным того, чтобы назваться подвигом, рубили направо и налево, прикрывая друг друга от ядовитых жал и смертоносных челюстей. Вышата шел позади всех, обливаясь потом, изнемогая под тяжестью многометрового слоя чудовищ. Он совсем не был похож на могучего Атланта, держащего небо на своих плечах.
– Живосил! – закричал Вышата. – Лей воду на землю! Заговори воду! Иначе нам всем конец!
Тот сорвал с пояса свою солдатскую флягу, бросил ее на землю, из фляги хлынула, именно не полилась, а хлынула вода. Сначала это была лужица, потом лужа, потом лужища, а потом воды стало столько, что это больше походило на небольшое озеро. Отряд сражался по колено в воде, а твари от соприкосновения с ней немедленно скрючивались до своих обычных, крошечных размеров, иссыхали, гибли... Наконец все прекратилось: Вышата перестал вращать свой посох, и они, вместе с Живосилом, осторожно выбрались из сферы, державшейся на нижнем слое из дохлых, расплавленных тварей, образовавших монолитный купол. Невообразимое сооружение простояло недолго и с шумом рухнуло в воду, обратилось в ничто. Вышата перевел дух, оглядел, все ли целы. У Темнозора через всю спину шла глубокая царапина, Живосил зачерпнул прямо с земли живой воды, сбрызнул рану, и она мгновенно затянулась, остался лишь багровый рубец. Все остальные видимых повреждений и ранений не имели.
– Сколько живу, – фыркая и с отвращением осматривая клинок, покрытый вязкой бурой слизью, прорычал Громобой, – а такого не видывал, чтобы паук был размером с лошадь! Что это за нечисть, ума не приложу?!
– Мы еще удачно отделались, – проворчал Вышата. – И как мне сразу не пришло в голову залить тут всё живой водой?!
– Думаю, если бы не вода, нам всем несдобровать, – отозвался Боригнев, выливая воду из сапога.
– И я никогда раньше не видел ничего подобного, – признался Богумил, убирая свои топоры. – Мне в какой-то момент стало страшно, хоть я и понимаю, что эти твари питаются нашим ужасом и оттого становятся крепче и больше. Откуда они взялись в таком количестве?
– Это порождения Навьего мрака, – пояснил Вышата, осматривая свой посох, от которого шел дым, настолько сильно его раскалило трение о воздух. – И нашего мира, для того чтобы раздуться до таких размеров, им мало. Они питались неиспаренным страхом и кошмарами жертв, души которых всё еще остаются возле своих тел, оплакивая самих себя. Лучше не думать о том, кто на самом деле явился перед нами в образе пауков и червей. Подлинный облик этих тварей намного страшнее, но они еще не могут принимать его в нашем мире. А проникли они сюда сквозь Навьего слугу.
– Ты того жирного умруна имеешь в виду, учитель? – Живосил указывал на почти полностью обглоданный насекомыми труп без ноги.
– Его, сердешного, – без тени улыбки согласился Вышата. – При жизни был большим негодяем, многих людей сгубил ради наживы да нечестности своей, вот и стал по смерти Навьим колодцем, а душу его теперь мучают так, что словами этого и не опишешь.
Отряд покинул место катастрофы. Луна скрылась за ночной, невидимой тучей. Над водой, залившей место массовой гибели несчастных, появилось слабое, зеленоватое свечение. Подул холодный северный ветер, вода застыла, и пошел снег. Он становился всё гуще, сглаживая страшные подробности трагедии и укрывая непогребенные тела погибших холодным белым одеялом. До срока...
Глава 10
1
Киренга – река непростая, как и любая, наверное, река в Сибири. Суровый край – то зной, то лютая стужа – и реки ему под стать: пороги, неожиданные повороты, петли, возвращающие путешественников почти в то же самое место, что и днем ранее, коварные отмели. Чуть отклонился от зыбкого фарватера, и даже буксир, с его небольшой осадкой, сядет на мель так, что ничто уже его не стронет. Такие суденышки: брошенные, затянутые песком, нечасто, но попадались им настречу, напоминая, что с водной дорогой, как и с любой, проложенной по земле, шутить не стоит: цена беспечности может измеряться в жизнях. Берега пленяли своей красотой: поросшие соснами и кедрами кручи, бескрайние равнины, тянувшиеся за горизонт, где зыбкой тенью миража вставали горные хребты, каменистые пустоши словно бы инопланетного происхождения и, наконец, целые поля болотной трясины: гиблые, с редкими облысевшими стволами мертвых деревьев – жуткая, но всё же пленяющая своим масштабом и величием картина. Столько, по сути, бесполезной, непригодной для жизни земли, где не может гнездиться человек. Вечная мерзлота – огромная территория, земная пашня, которая отдыхает до срока, ожидая сдвижения земной оси и смены полюсов. Всё меняется на планете, ведь и Сахара когда-то была зеленым, цветущим раем, а ныне это лишь знойное, обезвоженное пространство. Велеслав любил стоять рядом с Мариной, любуясь береговой понорамой. Он и сказал однажды, приобняв Марину за плечи:
– Знаешь, здесь всё не навсегда. Этот безлюдный край – Сибирь – настоящий резерв человечества. Когда-нибудь он станет центром мира и будет густо населен, а современные великие города покроет вода и пепел. Немного жутко сознавать, что мы те, кто начнет решать эту задачу, осуществляя Божественную волю.
– Всё течет, всё изменяется, – в тон ему задумчиво ответила Марина. – Когда я перестаю быть сама собой и Мара входит в мое сознание, делая меня Нежuвой, я вижу, как здесь пышно цветут альпийские луга и пахнет медом и клевером. Быть может, ты прав, и мы сейчас проплываем мимо будущего оплота цивилизации, которая станет гораздо более совершенной, чем наша. Река и безмолвие удивительно прочищают мозги, делая мысль чистой настолько, что видишь сквозь нее грядущий век...
По Киренге плыли долго. Марина хотела было считать дни, вести свой собственный календарь, но
