обманчивой: деревья оказались просто исполинскими, лес выглядел сказочным, колдовски-прекрасным: никаких болот и завалов бурелома и в помине не было. Деревья пропускали больше воздуха, вместо болот теперь встречались светлые, широкие поляны, заросшие ромашкой и иван-чаем, а над цветами кружились... бабочки и пчелы!
– Лето, Алексей! Мы попали в лето! – раздался знакомый голос Виктора.
– Как же это может быть? – прошептал пораженный и удивленный до глубины души Алексей. – Ведь это невероятно!
– На свете много, друг Горацио, что неизвестно вашим мудрецам. – Вышата, поравнявшись с лошадью, несшей Алексея, наклонился в седле и со смехом положил руку на бесчувственное Лёшино колено. – Ты ведь слышал о черных дырах космоса?
– Еще бы, – даже фыркнул слегка Алексей. «Слышал ли он о черных дырах?» Еще как слышал! В школе астрономия была одним из любимейших предметов, а происхождением и исследованием черных дыр бредил, как говорится, взахлеб, считая единственно верной теорию американца Торна о колодцах, поглощающих пространство и время, связывающих миры и Галактики кратчайшим из всех возможных путей.
– Вот и замечательно, что ты понимаешь, о чем я. А теперь представь себе, что сквозь одну из этих дыр ты только что прошел, вернее, тебя пронесли на своих плечах те, чья жизнь продолжается не первую сотню лет. Боригнев выглядит, как твой ровесник, но ему было шестнадцать, когда я спас его племя от киевского клятвопреступника и отцеубийцы князя Владимира.
Лёша вдруг почувствовал себя маленькой песчинкой в великой пустыне Времени. Песчинкой, которую ветер по своей (да полно, по своей ли?) прихоти (а может, и не по прихоти, а по воле некоего Высшего Существа) забросил в места столь неизведанные и в то же самое время определенно когда-то существовавшие. Пустыня времени, где целые пласты эпох сдвигаются, на первый взгляд, без какой-либо системы, но затем оказывается, что в движении временн
– Но как же тогда г-гравитация? Ведь черная д-дыра засасывает в себя всё, вплоть до частиц с-света?! – вскричал Алексей, который от волнения даже стал заикаться, чего с ним не случалось со школьных лет.
– В условиях космоса – да, но не в условиях земного тяготения. А теперь представь себе точку в пространстве, в которой определенным образом пересекаются все три существующих мира. – Вышата сейчас походил не на друида и кудесника, а на профессора астрофизики. – Представил?
– Приблизительно... Это как три треугольника, соприкасающиеся в одной точке? Что-то вроде, гм... знака радиации?
– Не совсем так. Вернее, совсем не так. Как три окружности, каждая из которых соприкасается с другой, а в центре тогда получается нечто вроде вогнутого треугольника.
– Так, понятно. А что за три мира?
– Выражаясь понятным тебе языком: Ад, Рай и мир, в котором живешь ты. Мы издревле называем Ад – Навью, которая, кстати, чуть не поглотила тебя, Ирием называем Рай, а явный мир, тот, из которого мы только что вернулись, называется у нас Явью. Посмотри вокруг, вспомни всё, что с тобой произошло, и ответь мне, ты сомневаешься, что всё обстоит именно так?
– Нет, – ответил Лёша, – с моей стороны было бы глупо сомневаться в очевидном. Вы хотите сказать, что этот вогнутый треугольник – не просто схематическая фигура? Что он где-то присутствует, так сказать, физически?
– Как думаешь, где ты сейчас находишься?
– Я уже и сам не понимаю, – честно признался Лёша. – Хотите сказать, что где-то внутри этого треугольника?
– Именно так, – утвердительно кивнул Вышата.
– Странно...
– Что странного?
– Треугольник этот... Я думал, что он где-нибудь в районе Бермудских островов...
– О нет! – воскликнул кудесник. – Воронка была там слишком давно. Там теперь совсем иное. Там нынче одни из Навьих врат, оставшиеся еще со времен Атлантиды, – злобное и коварное место, где всё, что имеет плотность, даже неживая материя, меняет свои свойства, а души людей развоплощаются безвозвратно. В Бермудском треугольнике хозяйничают низшие духи Нави, элементалы, и притом духи очень злобные, вызванные в свое время в этот мир магией атлантов. Всё это происходило на моих глазах, – тяжело вздохнул Вышата. – Не время и не место сейчас говорить об этом. А треугольник действительно здесь, и мы сейчас в нем, он довольно обширный, его площадь около миллиона квадратных километров. Его существование и есть доказательство существования так называемого четвертого измерения, ведь согласись, что теперь, когда каждый квадратный сантиметр Земли можно сфотографировать из космоса, укрыть территорию размером в две Франции было бы немыслимо.
– Средиземье, описанное Толкиеном и множеством других фантастов? – рассмеялся Лёша, с которым от всего услышанного сделалось что-то вроде истерики. – Так вот где живет сейчас Элвис Пресли, да? Ха-ха- ха!
Вышата терпеливо выждал, покуда его собеседник успокоится, и ответил. При этом васильковые глаза его полыхнули, словно две вспышки магниевого порошка. Лёша даже зажмурился от такой яркости.
– Фантасты – это люди, которые инстинктивно чувствуют то, что другим почувствовать не дано, мой милый Родимир. Если угодно, Средиземье и впрямь существует, и ты сейчас находишься на самой его границе, у врат перехода. Только название у нашей страны несколько иное, не такое, как в книге Толкиена.
– Как же она называется? – отдышавшись, спросил Лёша, которому было очень стыдно за проявленную несдержанность.
– Безвремeнье, – ответил Вышата. – Здесь не бывает лютой зимы, Родимир. Здесь всё иначе, всё гармонично, без резких переходов. Смотри во все глаза, ты никогда и нигде такого не увидишь. Идти нам еще сутки, так пусть это будут самые красивые сутки в твоей жизни. Смотри на мир Безвремeнья, и пусть душа твоя просыпается. Здесь для нее самое время сделать это.
– Но раз всё это серьезно, раз Средиземье – это Безвремeнье, то вы тогда... Гэндальф, что ли? И был Саурон, Исильдур, и было Кольцо, и хоббиты, и Роковая Гора и что, всё это... было?
– Да нет, конечно, – улыбнулся кудесник Вышата. – Если бы всё несчастье человечества заключалось в одном-единственном кольце, то, согласись, его и впрямь стоило бы отковать одному плохому парню, затем потерять его, чтобы потом хорошие парни расплавили его в потоках горящей лавы. Я беседовал с Толкиеном неединожды. Он был очень умен, этот британский профессор, но он был прежде всего гениальным писателем, а каждый писатель придумывает для своих героев свой собственный мир и населяет его всем, что взбредет в голову, хотя в случае с британцем я честно признаюсь: выдумал он не так уж много. Ему, как никому больше, было открыто подлинное знание. Ведь мы были друзьями, и я многое ему рассказал, кое-что он добавил от себя, вот и получилась эта замечательная книга.
– Вы про Гэндальфа мне не ответили. Вы были его прототипом? – Лёшины глаза жадно горели в преддверии ответа Вышаты, но тот лишь скромно пожал плечами и ничего не сказал...
2
Лес как-то сам собой закончился, остался позади, началась равнина. Аномальные чудеса всё продолжались, и касалось это, прежде всего, погоды и температуры воздуха. В это время в Якутии уже начинаются морозы, и притом нешуточные. «А ведь и тогда, – размышлял Лёша, полулежа в новом своем, удобном «паланкине», – в месте падения самолета вместо хорошего мороза градусов под двадцать, да с
