поставил под угрозу их собственность. То, что вся Северная Долина — не только шахты и дома, но даже и население, — есть собственность «Всеобщей Топливной компании», не вызывало у Эдуарда ни малейшего сомнения. Он лишь досадливо отмахивался, когда Хал пытался оспаривать эту точку зрения.
— Помилуй, здесь было бы пустое место, если бы не капиталы и не энергия «Всеобщей Топливной компании»! Рабочих Северной Долины не удовлетворяют условия, которые им здесь создала «Всеобщая Топливная компания»? Так ведь проще простого, пусть переезжают на работу в другое место! Почему-то они остаются! Они добывают уголь, принадлежащий «Всеобщей Топливной компании». Они получают заработную плату у «Всеобщей Топливной компании»…
— Как раз сейчас они отказались ее получать! — перебил Хал.
— Очень хорошо, это их дело, — ответил Эдуард. — Но пусть бы они отказались по собственному почину, а не по наущению приезжих агитаторов! И уж тем более агитаторов из семьи Уорнер!
Старший брат красочно описал, как старый Питер Харриган возвращаемся домой из своей поездки в Восточные штаты. В каком неистовстве вернется он домой, какую бурю поднимет в деловых кругах Уэстерн- Сити! Невообразимо! Неслыханно!
— И должно же это случиться в тот самый момент, когда мы открываем новую шахту и нуждаемся в каждом долларе кредита!
— Разве мы недостаточно сильны, чтобы выдержать нажим Питера Харригана? — спросил Хал.
— На нас нажимают и без него со всех сторон! — ответил брат. — Нам и так хватает врагов, не надо специально искать новых!
Эдуард говорил не только как старший брат, но и как главный финансист семьи. Когда отец, надорвавшись от деловых забот, в один роковой час превратился из энергичного дельца в жалкого, беспомощного инвалида, Хал был, надо полагать, весьма рад, что нашелся хоть один член семьи с практической жилкой. Он с величайшим удовольствием свалил все заботы на плечи брата и умчался в колледж развлекаться сатирическими песенками. Он свободен от всякой ответственности, с него ничего не спрашивается, — лишь бы он не вставлял палки в колеса машины, которой управляет брат!
— Ты живешь на доходы с угольных шахт. Все, что ты тратишь, — любой доллар приходит из шахт…
— Знаю! Знаю отлично! — вскричал Хал. — Это-то и терзает меня! Самый факт, что я живу за счет наемных рабочих…
— Прекрати! — крикнул Эдуард. — Я вовсе не это хотел сказать!
— Знаю, — настаивал Хал. — Но я-то хочу сказать именно это! Отныне я намерен знать, как живут люди, которые работают на меня, и как с ними обращаются. Я больше не ребенок, мне зубы не заговоришь!
— Но ты ведь знаешь, — возразил старший брат, — что у нас на шахтах есть отделения профсоюза.
— Да, а что это означает? Как мы с ним уживаемся? Как у нас обстоит дело с весом, честно ли все записывается?
— Конечно! У них свои контролеры при весах!
— Как же мы выдерживаем конкуренцию других промышленников этого района, которые добрую треть не доплачивают шахтерам?
— Так и умудряемся. Соблюдаем экономию.
— Знаю я эту экономию! Питер Харриган тоже зря ничего не бросает! — Не получив ответа, Хал заговорил снова: — Скажи, мы подкупаем контролеров? Даем взятки лидерам профсоюза?
Эдуард слегка покраснел.
— Зачем ты говоришь мне гадости? Ты ведь знаешь, что я не занимаюсь грязными делами!
— Я совсем не хотел говорить гадостей; но, как тебе известно, многие промышленники уверяют, что они не занимаются грязными делами; а между тем за них это отлично делают другие… Взять хотя бы политику. Неужели мы тоже устраиваем махинации и проводим во все городские учреждения своих управляющих и других служащих?
Эдуард молчал, но Хал не отступал:
— Я должен все знать! Закрывать на это глаза, как раньше, я не собираюсь!
— Ладно, Хал, узнаешь, только, ради бога, не сейчас! Если ты хочешь, чтобы с тобой считались, как со взрослым, докажи, что у тебя есть хоть капля здравого смысла. Питер Харриган приезжает в Уэстерн- Сити завтра вечером. И уж будь уверен — он набросится на меня, как разъяренный бык! Как мне ему ответить? Что я бессилен, что я ездил сюда, но не мог тебя увезти? Отдаешь ты себе отчет, что тогда произойдет? Ведь он же пристанет к папе…
Эдуард уже испробовал все свои доводы, но впечатление произвел только этот.
_— К папе его допускать нельзя! — воскликнул Хал.
— Спасибо за совет! — усмехнулся Эдуард. — Словно ты не знаешь старика Питера! Ведь он пролезет к отцу, даже если ему придется взломать дверь! Он все свое бешенство обрушит на несчастного старика! А тебя предупреждали, что всякое волнение может стоить отцу жизни. Уж я не знаю, как отец к этому отнесется: ополчится ли против тебя, или станет тебя защищать. Он такой слабенький и старый — разобраться ни в чем уж не способен. Скорее всего, он не позволит Питеру ругать тебя, но этот спор может подействовать на него так, что он тут же на месте умрет. Тебе хочется, чтоб и это преступление было на твоей совести, как и все дела твоих дружков-шахтеров?
12
Хал сидел молча, уставившись в пространство. Неужели каждый, кто борется за социальную справедливость, непременно натыкается на какое-нибудь препятствие, выбивающее оружие из его рук и делающее его бессильным?
Когда он снова заговорил, голос его был еле слышен:
— Эдуард, я думаю об одном ирландском пареньке. Он работает здесь, на шахте. У него тоже есть отец. Отец попал в катастрофу. Он уже стар, а семья большая — жена, семеро детей, кроме этого паренька. Он хороший человек, и сын у него хороший. Выслушай меня: я хочу тебе рассказать, что с ними сделал Питер Харриган.
— Ладно, как там ни есть, — сказал Эдуард, — ты можешь им помочь. Голодать им не придется.
— Это-то я знаю. Но таких здесь очень много. Всем ведь я не могу помочь! А потом — разве ты не понимаешь, Эдуард, я хочу не благотворительности, а
— Ради бога, Хал, прекрати! — закричал, теряя выдержку, Эдуард. Он был так раздражен, что не находил слов. — Ты что, решил взвалить весь мир себе на плечи? — Он вскочил, схватив брата за руку. — Мальчик, ты должен уехать отсюда!
Хал тоже встал, но не ответил. Казалось, он был в нерешительности, и брат потащил его к дверям.
— Меня здесь ждет машина. Поезд уходит через час.
Хал понял, что пора проявить твердость.
— Нет, Эдуард. Сейчас я еще не могу уехать.
— Я тебе говорю: ты должен!
— Нет, не могу. Я дал слово рабочим.
— Боже мой! Кто они тебе? Ставишь их на одну доску с родным отцом?
— Я не могу тебе это объяснить, Эдуард. Я полчаса говорил, а ты был как глухой. Достаточно сказать тебе одно: я вижу, что эти люди попали в западню. И всей своей прошлой жизнью я этому способствовал. Я не могу допустить, чтобы так оставалось. Больше того, я думаю, что папа одобрил бы меня, если бы он понял.
Эдуард еще раз попытался совладать с собой.
