монстры десятками выходили из строя, потому что даже в случае легкого повреждения у нас не было средств, чтобы их отбуксировать. Партизаны взрывали мосты перед танками и позади них или быстро сооружали заграждения из поваленных деревьев. Причиной больших потерь было и то, что вновь прибывшие танки вводились в бой отдельными единицами, как правило, не больше двух одновременно. Имея богатый опыт применения танков на Востоке, я протестовал против распыления этих незаменимых средств, но это было бесполезно, потому что все приказы поступали сверху – от лиц, не имеющих личного опыта танковой войны. Не умела тесно взаимодействовать с танками и пехота, в результате танки действовали сами по себе. Опыт научил меня, что экипажи танков зачастую стремятся выйти из боя по самым незначительным причинам, например из-за технических неполадок. Если «тигр» оказывался временно обездвиженным, отбуксировать его мог только другой «тигр». Такие цели становились слишком уж заметными для противника, оснащенного хорошими средствами воздушного и артиллерийского наблюдения, поэтому быстро попадали под обстрел, неизбежно вызывавший дальнейшее повреждение ходовой части. Южнее Чечины потери наших танков были очень большими.
Но даже на открытой местности к северу от Чечины мы не могли справиться с танками противника. Приходилось утешать себя тем, что до тех пор, пока мы противостоим его атакам, он не сможет осуществить свои планы и направить в тесном боевом порядке большую группу танков на наши позиции с целью прорыва. Каждый раз было одно и то же: большим танковым формированиям никогда не удавалось прорваться, будь то в горах, в лесу или на так называемой открытой местности, которая на первый взгляд казалась подходящей для танковых операций. На Западном театре войны оставался единственный способ использовать танки – придавать их пехоте в качестве мобильного бронированного тяжелого вооружения.
Наше отступление к Арно под фронтальным натиском противника, особенно на последних его этапах, соответствовало принципам сдерживающего сопротивления, включенным в германские уставы для стотысячной довоенной армии. На самом деле эти уставы были разработаны для боевого применения пехотных дивизий того времени, а они с тех пор претерпели реорганизацию. Здесь в Италии дивизии были моторизованы, а если использовалась пехотная дивизия, мы старались, как минимум, наскоро моторизовать ее арьергарды. На практике это приводило к многочисленным нарушениям немецких уставов мирного времени.
К изменениям тактики приводила не только моторизация, но и разреженность наших передовых позиций, плотность которых не превышала плотности, предписываемой старыми уставами для арьергардов. Ныне силы, выделяемые для арьергарда, были еще слабее. Ставить перед ними серьезные боевые задачи было просто невозможно. В сложившихся условиях они представляли собой не более чем боеспособные дозоры. Их обычно хватало там, где главные силы, перед тем как быстро отойти, добивались успехов в обороне. Столь слабые арьергарды ни в коем случае не должны были терять контакт с главными силами.
Но если главные силы используют свою мобильность, чтобы сразу же отойти на большое расстояние, например километров на тридцать, то арьергардам необходимы надежные командиры, которые смогут координировать их действия по выходу из боя, как это предписывают уставы. С целью согласования подобных задач между различными дивизиями наш корпус разработал графики, в которых отрыв от противника точно расписывался по времени и месту. Естественно, эти графики предполагали, что противник будет оказывать обычное давление. Управление такими слабыми и разрозненными арьергардами и координация их деятельности были особенно сложной задачей, для выполнения которой требовались опытные командиры, в достаточной степени оснащенные средствами радиосвязи. Кроме того, в их распоряжении должны были быть мобильные основные силы, чтобы при необходимости вести длительные боевые действия на жизненно важных участках, обеспечивать прикрытие слабым передовым частям и защищать важные линии контакта с соседними частями.
Когда арьергарды отводились в пределах десяти километров от новых основных позиций, управление боевыми действиями вновь сосредоточивалось на основных частях. Момент окончательного сбора арьергардов диктовался тогда нуждами самих основных сил. Только в исключительных случаях посредством прямых приказов вмешивался командир корпуса с целью координации боевых действий дивизий.
Чем ближе 14-й танковый корпус подходил к Арно, тем яростнее становились бои, поскольку именно там наши дивизии могли закрепиться. Если бы корпус уклонялся от боев, то противник, вероятно, смог бы использовать открытую местность для прорыва наших действующих позиций на Арно. Он мог отбросить наши слабые арьергарды к основным силам и разбить их до того, как им удастся организовать стабильную оборону.
Во всяком случае, до Арно нам пришлось вести решительные бои. Перед тем как занять новые боевые позиции, которые предстоит удерживать в течение некоторого времени, важно заставить противника приложить максимум усилий, чтобы ослабить его и помешать ему немедленно начать энергичную атаку на новые препятствия. Если обороняющаяся сторона внезапно прекращает успешный оборонительный бой, она выигрывает время и быстрее может занять новую линию обороны.
Такой метод уже принес нам успех в Кассино. Разумеется, новую основную боевую линию надо было занимать в тот момент, когда сильные части дивизии еще вели бой на передовой, если только все дивизии целиком вдруг не оказывались в состоянии занять эту линию. Части, стоявшие на передовых позициях, должны были быть готовы в любую минуту отойти на основную боевую линию. Если им это удавалось, обороняющаяся сторона получала преимущество, по крайней мере на некоторое время.
Основная тяжесть ожесточенных боев легла на плечи 26-й и 90-й гренадерских моторизованных дивизий. По пути на фронт я обычно проезжал мимо старинного императорского дворца Сан-Миниато. Добраться до полевого штаба генерала Бааде можно было только, проехав через заградительный огонь в Палайе. Мы с трудом пробирались сквозь заросли по склонам холмов, пытаясь найти бреши между разрывами снарядов. В память об этом опыте я написал для замечательной ежедневной газеты дивизии Бааде следующее:
«Для меня всегда было удовольствием приезжать в вашу дивизию в те времена, когда она входила в состав моего корпуса, ибо у вас я видел настоящие бои и принимал в них участие. Полевые штабы всегда служили наблюдательными пунктами. Оттуда можно было видеть, как противник сосредоточивает свои силы и атакует, как он ведет огонь и как взаимодействуют наши рода войск. Мне как командиру очень важно было видеть все это, поскольку я получал полную картину обстановки.
Но что еще больше привлекало на основную боевую линию вашей дивизии, так это возможность увидеть вас в бою. Там, по выражению вашего дивизионного командира, «каждый делал свое дело». Действия всех войск управлялись, казалось, невидимыми поводьями. Каждый солдат производил впечатление бывалого воина, не ждущего указаний, а, казалось, отлично знающего по прежнему опыту, что от него требуется в любой обстановке. Кроме того, каждый солдат хорошо осознавал, что в любой критической обстановке нет лучшего выхода, чем сражаться, и сражаться упорно.
Как бы ни было трудно, как бы ни силен был враг, как бы ни серьезны были наши потери, меня всегда встречали бодрые лица бойцов. Это придавало мне новые силы для выполнения моих задач. Я благодарю дивизию и всех солдат, с которыми познакомился за эти дни сражений».
На обратном пути из этого района ожесточенных боев я вновь погружался мыслями в красоту тосканского пейзажа. За длинными рядами кипарисов сверкали охристого цвета фасады больших вилл. Природа переживала бурный летний расцвет. Неподалеку от основной дороги, вблизи Кастель-Фьорентино, где царил мир, я обнаружил маленькую церковь Скорбящей Мадонны с фресками Беноццо Гоццоли. На протяжении пятисот лет она была объектом внимания главным образом историков. Для меня этот визит тоже оказался историческим, вызвав воспоминания о фресках того же художника в знаменитом Кампозанто в Пизе. Эти великие флорентийские художники не допускали натурализма в своих картинах. Фра Анджелико, во всяком случае, типичный представитель этой школы.
Когда мой корпус занял позиции у Арно, противник ограничился разрушением мостов через эту реку в тылу наших дивизий, но это не вызвало паники. Благодаря низкому уровню воды удалось за несколько дней соорудить броды, преимущество которых состояло в том, что они оставались невидимыми для воздушной разведки. За Арно на участке нашего корпуса установилось относительное спокойствие. Вновь подтвердилось, что река как часть оборонительной позиции может обеспечить значительное преимущество. Берег реки, прикрывавший наши позиции, давал войскам ощущение безопасности, в
