старайся поступать правильно, часто делаешь промахи.
Эстер тревожилась за мужа. Она и раньше считала, что он пьет больше чем следует, а теперь он потерял всякую меру. Правда, его никогда не видели пьяным, но он поддерживает себя только алкоголем, и, в конце концов, это не может не отразиться на его здоровье. Ланни заметил, что ему приходилось часто наблюдать подобное явление среди французов: допьяна они напиваются редко, но многие все время держат себя на взводе, и организм их к этому, видимо, приспособляется. Робби пьет потому, что нервы его всегда напряжены; он волнуется из-за своих дел, ведь не все идет гладко. Эстер подтвердила — да, он за все хватается, но какой в этом смысл. Им не нужно так много денег; она старается жить по средствам и приучила к этому же мальчиков.
Ланни ответил:
— Для Робби его дела та же игра, и играет он слишком азартно. Жаль, что у него нет какого-нибудь любимого развлечения.
— Ты не представляешь себе, как я старалась повлиять на него. Но мне, должно быть, чего-то не хватает. Право же, ты имеешь, кажется, на него больше влияния, чем я.
— Не думаю, Эстер.
Он решил называть ее так; не мог же он говорить «мама», раз Бьюти была тут же рядом. — Я никогда не слышал, чтобы Робби отзывался о вас иначе, как с любовью и уважением.
— Но он не откровенен со мной и не любит, когда я его критикую.
— Мы все не любим этого, Эстер. Робби самолюбив и неохотно сознается в своих ошибках. Если он выпьет лишнее, то это всегда — «исключительный случай». И никогда он не сознается, что это стало привычкой.
— Вот так все мужчины и втягиваются, и мне это ужасно противно. Я всеми силами старалась внушить это мальчикам, но не знаю, удалось ли мне. Студенты в Йэйле пьянствуют отчаянно.
— Мальчики выглядят прекрасно, — попытался Ланни успокоить ее. Оба сына Эстер уехали в Иэйл дня два тому назад. Младший собирался изучать право. — Да, сухой закон не дал ожидаемых результатов, — добавил пасынок.
— А я так много ждала от него. Миллионы женщин надеялись, что он спасет их от горя; но все по прежнему — как будто никакого закона не было.
— Где Робби достает виски?
— У всех один и тот же ответ: «прямо с парохода», все мужчины так говорят. Каждый уверен, что его бутылка приехала прямо из Канады, и все обмениваются адресами своих бутлегеров… но разве можно верить людям, профессия которых состоит в том, чтобы нарушать закон.
— Да, верить им не стоит.
— Робби крайне осторожен, когда ведет дела с банкиром или маклером, который старается всучить ему несколько вагонов железа. Но пусть явится какой-нибудь молодой человек приличной наружности и объявит, что сегодня ночью он привез груз шотландского виски, и все дельцы города готовы поверить в его басню и в его напитки; они с торжеством приносят эту бурду домой и угощают домашних и гостей, и никому никогда в голову не придет произвести химический анализ.
— Они боятся результатов анализа, — улыбнулся Ланни.
— Это вносит ужасное разложение в деловую жизнь. Контрабандисты наживаются, вероятно, больше, чем самые богатые люди в Ньюкасле.
Эстер стала расспрашивать, какие планы у Ланни и его молодой жены. Но вскоре она снова свернула на прежнее. Еще одно беспокоило ее — Робби стал играть на бирже.
— Да ведь он всегда играл, разве нет? — спросил сын.
— Раньше, как он говорит, он «пробовал воду», а теперь он «ныряет». Со мной он скрытничает, но я вижу, как он просматривает газету, слышу, что он говорит по телефону. Он заработал, кажется, очень много денег, но ценой своего спокойствия. А для чего все это, Ланни, для чего? Нам же не нужно, нам некуда девать эти деньги!
— Людям нравится рисковать и сражаться друг с другом, и от этого их не удержишь. Если нет настоящей войны, они создают имитацию. Я не могу себе представить, чем жил бы Робби, если бы не азартная денежная игра. Что бы он стал делать?
Эстер ответила с искренним огорчением: — Нет, что-то неладно в нашей системе воспитания. Мы стараемся привить молодежи культуру, а она не прививается.
Ланни видел следы тревог на лице мачехи — таком спокойном и безмятежном, когда он впервые познакомился с ней. В гладких темно-каштановых волосах появилась седина, вокруг глаз и рта залегли морщины. Она была добросовестная женщина и старалась честно играть в игру, называемую жизнью, но или другие играли нечестно, или дух времени оказался сильнее ее. Нет, она не была счастлива, не был счастлив и Робби.
Может быть, она слишком сурова с, ним? Может быть, она мстит ему за ошибку его молодости и в душе карает его, а вместе с ним и самое себя? У нее великолепный дом, она отлично управляет им, она превосходная хозяйка, дама высшего света, занимается благотворительностью, руководит полезными общественными начинаниями; но она, безусловно, несчастлива. Сколько таких элегантных домов, размышлял Ланни, в самых богатых и, как принято говорить, фешенебельных кварталах таят в себе сокровенные, глухо тлеющие трагедии.
Ланни распростился со своей коннектикутской семьей и приготовился к встрече со своей новой семьей — лонг-айлэндской. Миссис Барнс вернулась из Европы и ждала новобрачных в загородном доме. Дольше откладывать свидание было бы уже бестактным. Мистер и миссис Дингл также были приглашены, но Бьюти сослалась на чрезвычайное множество дел в связи с выставкой. Она долго жила в свете и умела различать, когда людям хочется, чтобы их приглашение приняли, и когда они надеются, что у вас хватит сообразительности отклонить его.
Она с мужем остановится в гостинице, и, пока он будет посещать собрания богоискателей, она возобновит свои знакомства с нью-йоркцами, с которыми встречалась на Ривьере. Яхта Робинов возвращалась в Германию, где у Иоганнеса были дела, а молодежь тоже должна была возобновить свои занятия. Все они чудесно провели лето и мечтали так же провести и следующее.
Ирму и Ланни встретили на пристани Ист-ривер, оттуда их повезли в автомобиле в расположенное на южном берегу поместье, всей грандиозности которого молодой супруг даже не представлял себе. Вот когда он, наконец, увидит, как живут настоящие богачи! Поместье называлось «Шор-Эйкрс», но в нем были не акры, а многие мили. Огромное пространство было окружено стальной решеткой в двенадцать футов высоты с негостеприимно торчащими остриями. Постройки стояли на утесе, фасадом к морю; они были из красного песчаника и представляли собой подражание замку Шамбор, построенному четыреста лет назад для короля Франциска I. Их украшало множество башенок, острых крыш и фигурных дымовых труб. В американском издании эти трубы не имели никакого отверстия, так как в доме было центральное отопление. Но на Ланни все это великолепие не произвело впечатления: он не любил слишком больших домов, находя их неуютными, и тех, кто создавал архитектурный стиль, он ставил выше тех, кто его заимствовал.
Дому было всего десять лет, но внутри он уже отделывался заново — всего за несколько месяцев до того, как скоропостижно умер его владелец. Холл бы выложен белым вермонтским мрамором и мог бы пригодиться как зал ожидания на вокзале любого средних размеров города. Слуги не выстроились шеренгой для встречи молодых, как это было бы в Штубендорфе, но, может быть, новая теща Ланни просто еще не знала этого обычая? Тяжеловесная вдова короля коммунальных предприятий с завидной энергией управляла этим поистине королевским поместьем. Теперь оно принадлежало его дочери, но всем ведала мать, которая расхаживала по гулким коридорам, посасывая огромную темную сигару и зорко наблюдая за всем происходящим.
Ланни слышал выражение «живут по-царски», а теперь ему предстояло самому жить такой жизнью и войти во вкус. У него были собственные апартаменты и кровать с балдахином, на которой родилось несколько принцев. Биография кровати была выгравирована на изголовье. Мебель была обита таким восхитительным шелком, что Ланни не решался садиться на нее и уж конечно не лег бы на диван с ногами. Ванна была вделана в пол, и в нее вели три широкие ступеньки, причем между ступеньками зажигались
