подробно написал сыну, приложив копию с письма, которое он послал в одну из нью-йоркских газет. Представитель фирмы выражался так: «Трудно здравомыслящему человеку поверить, что на свете есть люди, воображающие, будто нация может избежать войны тем, что будет к ней не подготовлена». Он был так расстроен мыслями о предстоящем уничтожении американского флота — в таком виде представлялось ему дело, — что провел неделю в Вашингтоне, убеждая сенаторов не ратифицировать соглашение, но тщетно. «Дураки всегда получают большинство, — писал он, — это обычная история».
Конференция была делом рук юриста с Уолл-стрит по имени Юз, ставшего членом Верховного суда, а затем государственным секретарем в правительстве Гардинга. Это был упрямец, типичный баптист по своему внутреннему складу. «Если хочешь знать, что это за люди, спроси у Бьюти, — писал Робби, — ее отец был из этой породы». Юз поставил на своем, вопреки всему, и даже могущественная семья Бэдд оказалась бессильной. Он урезал почти наполовину крупнейшие флоты мира, а в своей заключительной речи не побоялся категорически заявить: «Конференция эта, безусловно, положит конец гонке морских вооружений».
Робби отчеркнул эту тираду в присланной им газетной вырезке и написал на полях: «Осел». Письмо, которым сопровождалась вырезка, было сплошным плачем в духе ветхозаветных пророков. «Мы декларируем определенные положения доктрины Монро, для поддержки которых нужно оружие, а затем лишаем себя этого оружия. Если это не самый верный способ навлечь на себя войну и всяческие бедствия, объявите меня сумасшедшим». Ланни прочел письмо и вернулся к изучению фортепианных сонат Бетховена.
Каннская конференция, перед тем как закрыться, назначила следующую конференцию в Генуе на первые числа марта, и Рик решил поехать туда. Мари намерена была поехать на север, к своим мальчикам. Она не интересовалась конференциями, ей не нравились люди, с которыми она там сталкивалась, и то, что они говорили о Франции. Но она знала, что Ланни охотно встречается с ними, и чувствовала, что его долг — помочь своему другу. Она сказала Ланни, что ему незачем ради нее отказываться от поездки. Ланни был в затруднении; но вопрос был решен телеграммой от Робби, сообщавшего, что он едет в Геную и через несколько дней будет в Жуане. Встречи с Робби стояли на первом месте, так как они были редкостью.
Робби Бэдд начал толстеть. Ему было уже за сорок пять, и он уже не играл в поло и другие подвижные игры; этой зимой он заменял моцион массажем. Его мяли и месили, как тесто. Приехав в Жуан, он радовался, как ребенок, купанью, а Ланни еще раз увидел это сильное волосатое тело, которое так восхищало его в годы детства и юности.
Ланни интересно было знать, почему его отец стремится попасть на одну из международных дипломатических конференций. Они предприняли продолжительное катанье на лодке, и вдали от любопытных ушей Робби сделал ему странное признание: он становится левым! Конечно, в строго приличном, деловом смысле, но даже с такой оговоркой это был колоссальный переворот для него и его «синдиката» — друзей и знакомых, которые вместе с ним вложили деньги в нефть и теперь делают хорошие дела, наперекор депрессии. Генуэзская конференция отличалась от предшествующей тем, что русские и немцы были приглашены на равных правах с союзниками. Это была мечта Ллойд Джорджа: всеобщее и полное успокоение Европы, конференция, которая положит конец конференциям; русские после долгого перерыва снова будут приняты в семью деловых наций, а это означает богатую поживу для того, кто окажется первым и будет достаточно энергичен, чтобы прорваться через все барьеры.
— И вот, — сказал продавец оружия и нефти, — твои приятели красные могут кое-чего добиться, если будут знать, с какой стороны подойти к делу. Тебе неизвестно — Линкольн Стефенс будет в Генуе?
— Я получил от него письмо, — сказал Ланни, — но об этом он ничего не говорит. Он был в Штатах.
— Я видел его на Вашингтонской конференции: чудаковатый господин. Если бы он приехал в Геную, я бы непрочь с ним повидаться.
Ланни смутился. Он был уверен, что Стеф не захочет быть чьим-либо козырем в игре с нефтью; но это будет трудно объяснить Робби, который, вероятно, решит, что сын его просто наивен. И Ланни начал расспрашивать отца, стараясь понять причину этой разительной перемены фронта.
По сведениям Робби, русские находились в отчаянном положении; их промышленность была разрушена гражданской войной, а где взять средства, чтобы ее восстановить? В прошедшую зиму много людей погибло от голода. А как крестьяне засеют землю этой весной без плугов и лошадей? На юге находятся громадные месторождения нефти, богатейшие в мире, но здесь царит полная разруха. Робби считал, что большевики могут получить орудия для бурения, трубы и цистерны только от промышленных стран, которые изготовляют их. И вот созрел грандиозный замысел — передать промыслы международному концерну, а русские тоже будут получать свою долю нефти. Робби не знал всех подробностей, — нити дела находятся в руках компании Стандард Ойл, которую поддерживает правительство, — но раз он приедет в Геную, ему, конечно, понадобится немного времени, чтобы разузнать все, и уж он найдет какую-нибудь заднюю дверь, которую сможет открыть с помощью отмычки, или какую-нибудь лазейку, сквозь которую ужом проползет маленький человек.
Это были собственные выражения Робби, и Ланни понял, что они отправляются в разбойничью экспедицию, причем он сам должен служить чем-то вроде «наводчика».
В Соединенных Штатах господствовал «сухой» закон, а это значило, что джентльмены, вроде Робби Бэдд а, вынуждены были покупать спиртные напитки у бутлегеров; бутлегеры богатели, приобретали связи и влияние и развивали собственную культуру и язык. Ланни никогда не встречался с кем-либо из них, но существовал механизм, с помощью которого их жаргон с необыкновенной быстротой распространялся по всему цивилизованному миру. В Каннах был кинотеатр, часто демонстрировавший американские фильмы, и иногда, по вечерам, Ланни, чтобы рассеяться, покупал за несколько франков билет и имел возможность по заголовкам картин ознакомиться с новейшими словечками, имевшими хождение на Бродвее и на 42-й улице. И сейчас он понял, что его отец едет в Геную, чтобы «разнюхать», где что происходит, и «примазаться» к «хозяину», который в данной мелодраме именуется Стандард Ойл.
Экспедиция тронулась в путь. Ланни посадил отца на переднее сиденье, а Рика с багажом — на заднее. Они собирались остановиться в Монте-Карло для свидания с Захаровым, и Ланни соображал, как бы в деликатной форме сообщить Рику, что отец не может взять его с собой на свидание с греком. Но педантичнейший из англичан предупредил его — Я надеюсь, вы не обидитесь, если я не пойду с вами: когда-нибудь мне, может быть, придется писать о Захарове, а если я познакомлюсь с ним через вас, у меня будут связаны руки. — И Рик остался в машине с английским журналом в руках; а когда ему надоело читать, он пошел бродить по набережной; оттуда он смотрел на спускающиеся к морю уступами крыши домов и на бухту и слушал доносившиеся снизу хлопающие звуки — это спортсмены стреляли в голубей.
В предыдущем году старый греческий купец облачился в белый атласный кафтан, короткие панталоны, шляпу с пером и белые сапоги с красными отворотами, а поверх всего этого надел мантию из алого бархата с белой каймой и прошел церемонию посвящения в командоры ордена Бани; теперь его называли сэр Бэзиль. Старого банщика, сказал Робби, они застанут, вероятно, в очень плохом настроении. Вашингтонская конференция выбила опору из-под ног у военной промышленности, и компания Виккерс пострадала больше всех. Фирма стала производить элеваторы, грузовики, нефтепроводы и всякую всячину, как и Заводы Бэдд; но у кого есть деньги, чтобы покупать все это? Властелины мира зашли в такой тупик, что даже помышляли ссужать деньгами большевиков, — конечно, если те пообещают забыть свои зловредные теории.
Секретарь, отставной офицер, пригласил их в кабинет сэра Бэзиля, где на подоконнике стояло несколько тюльпанов герцогини, которые совершали предназначенный им путь, каждый согласно законам своей природы, не заботясь о других. Их хозяин, о существовании которого они не знали, тоже действовал по законам собственной природы, которая повелевала ему неустанно, днем и ночью, разрабатывать планы, раскидывать обширную сеть интриг, чтобы захватить побольше кусков бумаги с напечатанными на них знаками, удостоверяющими его право собственности на всякие виды имущества в различных частях света. Странная и таинственная вещь — «власть», заставлявшая сотни и тысячи, может быть, миллионы людей повиноваться его воле, хотя немногие из них когда-либо видели его, а большая часть никогда даже имени
