заметил, что когда нацисты разговаривали между собой, то всегда о славной судьбе арийской расы, призванной править Европой; а когда их собеседники были иностранцы, на первый план выдвигалось ниспровержение красных. Этого желали те, кто обладал собственностью и прочным общественным положением, поэтому-то они и относились благосклонно к Муссолини и не могли вдоволь наслушаться рассказов о том, как он в Италии прихлопнул профессиональные союзы. Теперь они рады были слышать, что и у немцев нашелся предприимчивый и решительный человек, ненавидевший марксизм и не боявшийся бороться с ним любым оружием. Каждый в отдельности и все вместе заявляли: и нам тоже нужен кто- нибудь в этом роде.
Под влиянием Курта Бьюти понемногу превращалась в нацистку. Она старалась не показывать это сыну, но так как она набила себе голову соответствующими формулами и прониклась соответствующими чувствами, то время от времени неосторожные замечания невольно срывались с ее языка. Ланни слишком хорошо знал мать и понимал, что она не может не верить в то, во что верит ее возлюбленный; сын старался не ставить ее в неловкое положение и не вдавался в споры ни с нею, ни с Куртом. Теперь у него мало оставалось времени для его красных друзей. Он вынужден был говорить — Не приходите ко мне на дом, пожалуйста… Вы понимаете, моя семья.
Ланни с интересом наблюдал, как Розмэри относится к его причудам. Политику она понимала просто как вопрос карьеры для ее друзей, как способ получить, например, интересное назначение на благо империи в Африку, или Индию, или в Южные моря, или еще куда-нибудь в столь же отдаленное место. Это было очень важно для младших отпрысков знатных родов, ведь им предстояло самостоятельно зарабатывать себе на жизнь; у Розмэри было много таких знакомых, и время от времени она получала весть от кого- нибудь или о ком-нибудь из них и говорила Ланни: — Помнишь этого рыжего юношу, который так хорошо танцевал в «Плесе»? Он назначен секретарем при коменданте порта Галифакс, — или это был Гонконг или какое-нибудь другое место. Самая мысль о том, что можно тревожиться по поводу политических событий, не приходила в голову внучке лорда Дьюторпа: она твердо была уверена, что в Англии всегда будет существовать правящий класс и она и ее друзья будут принадлежать к нему. Ее даже забавляло, что Ланни знаком с красными агитаторами» зовет их по имени и дает деньги на социалистическую воскресную школу: ведь это так смешно и весело бывать в подобном месте и видеть, как чумазые мальчишки смотрят на тебя с обожанием. Раз Ланни, несмотря на все свои причуды, готов по первому ее слову одеваться как полагается и сопровождать ее на танцы, то пусть его считают красным. Она не возражает. Отчего бы ему и не быть красным, отчего бы ему вообще не делать все, что ему вздумается?
В апреле пришло известие, что господин Мейснер слег — у него был сильный грипп; Курт очень встревожился и решил навестить его. Впервые за восемь лет он увидится с семьей не во время рождественских каникул. Бьюти очень хотелось поехать с ним, но он, конечно, не мог взять ее в Штубендорф, а Ланни не мог сопровождать его, так как ожидал Золтана с серьезным покупателем. С грустью отпустила Бьюти своего возлюбленного: ведь годы идут, и может ли она надеяться удержать его навсегда? Но все же попытаться — это ее право, твердила она себе. Разве он не создает здесь, подле нее, ценные художественные произведения? И разве это не так же важно для фатерланда, как создавать голубоглазых желтоволосых младенцев?
Мать решила посоветоваться с сыном, и сын сказал: — Тут уж ничего не поделаешь, дорогая, нужно все предоставить судьбе и примириться с тем, что будет. Помнишь, как ты старалась оторвать меня от Мари? Ты не можешь осуждать родителей Курта, если они будут поступать так же. Для них внук, конечно, важнее, чем самые замечательные музыкальные сочинения в мире.
Ланни был беспощаден, он подозревал, что у Курта на уме. В Германии назревают важные события, — по крайней мере, Курт так считает, — и он хотел бы быть их певцом, может быть даже — их вдохновителем. Если настанет день, когда он решит, что ему надо жить в фатерланде, что будет с Бьюти? Согласится ли она бросить дом в Бьенвеню? Захочет ли она, чтобы дочь Марселя жила в Германии? Рассчитывает ли она, что и Ланни поедет с нею? Какое сплетение неразрешимых вопросов!
Пришло письмо от Фредди, он писал, что папа купил яхту, она называлась «Дракон», но если Ланни не возражает, то ее назовут «Бесси Бэдд». Яхта стоит в Кильских доках на ремонте. Робины собираются в июле — августе совершить поездку вдоль берегов Норвегии, так как Фредди, без помощи свахи, нашел себе невесту и собирается жениться на очень интеллигентной еврейской девушке — студентке того же берлинского университета, где учится и он. Она будет приятной спутницей на яхте, так как у нее прелестное сопрано и целый сундук нот, и Ланни будет ей аккомпанировать, а без Ланни и его друзей будет очень скучно. Папа надеется, что поедут все, даже Марселина с гувернанткой. Папа предоставит приглашать гостей Ланни и его матери, они уж выберут подходящих.
Это предложение пришлось как нельзя более кстати и разрешало целый ряд проблем. Ланни отвезет Розмэри на автомобиле в Англию, она проведет май — июнь со своими детьми, а потом вместе с Ланни примет участие в поездке. К ним присоединятся Нина с Риком. Что касается Бьюти, то она согласилась, но потом заколебалась, вспомнив о Курте, который, конечно, не захочет принять участие в таком путешествии. Его отец поправлялся, и сын уже заводил разговор о возвращении на лето в Бьенвеню; но если Бьюти там не будет, он, вероятно, останется в Германии, и она может потерять его. Поэтому Бьюти решила не ехать и заняться маленькой Map сел иной, что, по мнению сурового Курта, являлось ее первой обязанностью.
— А вы, молодежь, поезжайте и веселитесь, — с грустью заявила Бьюти. Конечно, не легко ей было отказаться от мысли, что она — тоже «молодежь».
«Бесси Бэдд» остановилась в гавани Рэмсгейт, неподалеку от устья Темзы. Она не дошла до Лондона, так как капитан заявил, что эти несколько миль по воде — самый опасный рейс в мире: столько здесь разных судов.
Яхта была стройная, легкая и белая, точно лебедь, — плод особого старания немцев показать, насколько их работа выше английской. Судно было построено после войны и снабжено дизельным мотором. Явились Ланни и Розмэри, затем Рик и Нина со своими пожитками, и владелец яхты уже готов был дать сигнал к отплытию, как вдруг пришла телеграмма из Жуан-ле-Пэн: «Согласны ли подождать меня? Буду самолетом. Бьюти».
Ланни, конечно, ответил, что согласны, и, рассчитав время, поехал в Кройдонскин аэропорт. Он знал, как обстоятельно Бьюти продумывает свои планы, знал, что одна мысль о самолете приводит ее в ужас и она никогда не летает. Он догадывался, что ее неожиданное решение вызвано какими-то особыми обстоятельствами.
Когда она вышла из кабины, ее лицо было мрачно. — В чем дело, дорогая? — спросил он. Она ответила — Курт женится.
Ему было так жалко Бьюти, что он тут же обнял ее, но она сказала: — Ничего, я справилась с собой. все обошлось. Забудем об этом.
Надо было предъявлять паспорт, пройти обычные формальности, а он знал, что ей будет неприятно, если чиновники увидят слезы у нее на глазах. «Беда бедой, а дело делом», — гласит мужественная английская поговорка, поэтому он стиснул ей руку и постарался избавить ее от всяких хлопот. Не успели они сесть в автомобиль, как Бьюти извлекла из сумочки письмо. Ланни взял его и начал читать:
