свежие порезы — значит, человек побрился. Без слез смотреть невозможно.
— Привет, Даниэлсон, — сказал Лайл.
— Привет, — ответил Дэн.
Лайл обожал коверкать имена. Наверное, он считал, что это остроумно, но Дэн был другого мнения.
Руфус принял пакет с виноградом и передал его Дэну:
— Положи на тарелку.
Дэн машинально отщипнул несколько виноградинок и кинул их на тарелку. Если бы он сейчас присовокупил туда пару какашек Маркса, никто бы даже не заметил. Маркс был кот, большой и толстый, он возлежал сейчас на кухонном столе между французским багетом и огромным куском пармезанского сыра.
Руфус и Лайл отправились в гостиную, чтобы поставить какую-нибудь виниловую пластинку из старой коллекции. Дэн между тем дрожащей рукой размешивал соус, гадая, каким образом заговорит с Ванессой о сексе. Ведь совсем недавно он сказал ей, что хочет повременить с этим. И что же теперь? Разве ее обманешь? Но как бы хотелось быстро и оперативно разрешить этот вопрос, а потом сразу засесть за стихи, потому что он совсем измучился смотреть пустым взглядом в свой пустой блокнот.
Дэн мешал соус все быстрее и быстрее: красная жижа немного расплескалась и испачкала края тарелки. Да, он просто должен сказать все напрямик. Может, все-таки Ванесса не посмеется над ним…
В — в нужном месте и не совсем вовремя
Ванесса опаздывала в гости к Дэну. Она была обвешана аппаратурой, да еще пришлось тащиться на двух электричках, пока наконец она не доехала до Центрального парка. Стоял такой прекрасный вечер, что Ванессе захотелось еще немного поснимать. Вчера выпал снег, все дорожки подморозило. Спотыкаясь, Ванесса медленно спускалась по тропинке, ведущей в сторону замерзшего озера. Она жалела теперь, что нацепила на себя белье «Секрет Виктории»: кружева холодили кожу и терли в самых неподходящих местах.
Возле озера стоял огромный дуб, с веток, словно стекая, свисали сосульки. Ванесса расчехлила камеру. Она решила снять эти сосульки для начальных кадров своего киноочерка, посвященного Нью-Йорку. А что, классная идея. Ведь сначала люди подумают, что это фильм о каком-нибудь тихом загороде. Потом она сделает перебивки с чисто городскими сюжетами, например, покажет, как работники хладомясокомбината разгружают красные окровавленные туши.
Ванесса настроила объектив, сделав сначала близкий наезд на сосульки, а потом отъезд. Если бы она сделала это в другой последовательности, то был бы плагиат: так уже снимали на канале «Нэшнл джеографик». Дэн вечно упрекал Ванессу, что в ее картинах не хватает действия, но та упиралась и говорила, что кино как поэзия. Необязательно что-то должно происходить, главное — передать настроение.
Сегодня в полдень Нейт сводил Дженни в Линкольн-центр на «Щелкунчика». Все было, как и в прошлый раз: та же рождественская елка-мутант и мыши ростом с людей. Дженни понравилось. И музыка, и декорации, и танцоры, и костюмы, но больше всего фея, похожая на оживший леденец. Сердце Дженни просто ликовало, когда под конец Клара и Щелкунчик, превратившийся в принца, уплыли в небо на санях, запряженных парой лошадей.
После спектакля Дженни с Нейтом должны были отправиться на день рождения к ее отцу Руфусу, но невелико удовольствие смотреть на измазанного, как поросенок, отца, колдующего над своим соусом. А Нейт был таким милым весь этот сегодняшний день: он держал ее за руку во время спектакля и шептал, какие отрывки балета ему особенно нравятся. А какой он красивый в своем сером кашемировом костюме и голубой рубашке. Дженни предложила пройтись до дома пешком, через Центральный парк.
Они спускались вниз по тропинке к озеру. Подошвы черных замшевых ботиночек Дженни скользили, и она крепко держалась за руку Нейта. Теперь, когда впечатление от балета немного улеглось, ее преследовало чувство дискомфорта и седалищной области. Дженни молча успокоила себя тем, что это, слава богу, не чирей, а ее новые стринги.
Свободная рука Нейта была засунута в карман пальто: он пытался согреть мешочек с травкой. Нет ничего хуже промороженной дури. Она рассыпается и дымит как чума. Нейт собирался закурить сигаретку, но он завороженно смотрел на сюрреалистическое солнце, которое садилось в белый снег, а в руке его была теплая ладошка Дженни, и даже не хотелось курить. Хотелось говорить.
— Жаль, завтра уезжать, но нужно подавать документы, — начал он. — На собеседовании я узнал, что у них открывается новый факультет науки и технологии. Может, поступлю туда и буду строить яхты. Что скажешь?
Дженни молча кивнула, все время думая лишь о том, как бы не поскользнуться. Ей так не хотелось, чтобы Нейт уезжал завтра. Она вообще не хотела, чтобы он уезжал.
Вот и озеро виднеется внизу. Весной Нейт любил курить в беседке над озером и смотреть, как утки со своими утятами плавают по водной глади. Сейчас озеро замерзло. И по нему даже можно ходить.
— Как странно, — продолжал рассуждать вслух Нейт, — прошлой зимой я знал, какой будет моя жизнь в следующем году: что я буду ходить в школу, тусоваться с друзьями — все как всегда. Но сейчас и представления не имею, как сложится моя жизнь в будущем.
Дженни повернулась и посмотрела на Нейта. Она пыталась представить, как прореагирует Нейт, услышав объяснение в любви. Щеки его покраснели на морозе и мочки ушей тоже. Это было так трогательно, что Дженни хотелось кричать от восторга.
— А я в стрингах, — вдруг выдохнула она, даже не успев сообразить, что говорит. Сказала и ускорила шаг. Господи, что она такое ляпнула!
— Погоди. Что? — Нейт тоже ускорил шаг, пытаясь догнать Дженни. Он не расслышал.
Дженни отпустила руку Нейта и крикнула еще громче:
— На мне стринги! — и, захихикав, пустилась бежать, спотыкаясь, падая и съезжая по склону.
На этот раз Нейт услышал. Вытащив руку из кармана, он рванул за Дженни.
— А ну вернись! А ну покажи мне свои стринги! — закричал он страшным голосом голодного вампира.
Дженни взвизгнула и ускорила бег. На морозе слезились глаза и перехватывало дыхание.
Нейт бежал за ней до самого озера, потом Дженни поскользнулась на льду и свалилась под огромным дубом, увешанным длиннющими сосульками. Нейт упал сверху на Дженни, и они хохотом покатились по льду, на волосы налипал снег, он попадал им в рот, а они все смеялись.
Нейт перевернул Дженни на живот и стал задирать ей пальто.
— О, покажи мне, покажи! — грозным голосом рычал он и уже ухватился за ее черные вельветовые джинсы и начал стаскивать их, чтобы посмотреть на голую попку Дженни.
— Погоди! — запищала она и снова засмеялась. Крепко зажмурилась от нахлынувшего на нее чувства и произнесла: — Погоди, Нейт. Я люблю тебя!
Нейт на мгновение замер, переваривая услышанное. А потом, вместо того чтобы перевернуть ее на спину и, поцеловав, сказать «люблю», приложился губами к ее попке, как это делают с маленькими детьми, и выдохнул воздух, отчего получился глупый пукающий звук. Потом Нейт откинулся на спину, чтобы отдышаться.
Еще несколько секунд Дженни продолжала лежать на животе. Потом она встала и поправила одежду. Она все равно не жалела, что наконец произнесла это. Но было бы неплохо услышать что-то в ответ, например: «Я тоже тебя люблю». А потом бы он взял ее на руки и отнес к саням, запряженным двумя лошадками. И пусть они унесут их в прекрасную страну.
А что вместо этого? Пук?
— А ты не в боксерках с корабликами? — спросила Дженни, пытаясь превратить все в шутку.
