котором говорили — настолько он был великолепен, — что его возвел Аллах собственными руками. Они обогнули один из бесчисленных общественных водоемов, снабжавших город водой, миновали сады Хенералифе, в которых росли кипарисы и олеандры. На высоте Дарро они пересекли мост Кади и поскакали направо. Вооруженные люди бежали неизвестно куда, потные и взъерошенные.
Когда они добрались до вершины холма, над Торрес Бермехас начало появляться огромное красноватое солнце.
Возле мечети Абд Эль Рахмана Дан указал на стоящий в стороне дом, ослепительно белый, с двумя маленькими окошками.
— Это здесь.
— Отлично. Я ненадолго. — Старый раввин спешился.
— Погодите, ребе Эзра! Я не могу вас ждать. Мне совершенно необходимо вернуться в Куэнку. Я же вам говорил, у меня жена и ребенок!
Эзра резко повернулся. На его лице промелькнуло виноватое выражение.
— Понимаю. Прости, что задержал. Оставь лошадь себе.
— Благодарю вас, но она мне ни к чему. Раввин некоторое время молча изучал юношу.
— Цетеха ле-шалом. Счастливого пути, сын мой.
Он неожиданно схватил молодого человека и прижал к груди.
— Цетеха ле-шалом… — повторил он.
Отстранившись, он сунул под мышку котомку с рукописью Абена Баруэля и пересек расстояние, отделяющее его от жилища араба.
Едва дойдя до двери, он взялся за дверной молоток и резко постучал.
— Входите. Я ждал вас.
Показалось ли ему это, или в тоне хозяина действительно прозвучали иронические нотки?
— Вы меня ждали?
— Да. Ну, точнее сказать, я ждал кого-то, незнамо кого. Раз вы меня нашли, значит, вам известно мое имя. Не соблаговолите ли сообщить мне ваше?
— Самуэль. Самуэль Эзра.
— Салям алейкум, или вы, наверное, предпочитаете шалом леха?
Ироничные нотки, которые раввин уловил у своего собеседника, проявились более явно. С трудом подавив нарастающее раздражение, Эзра лишь пожал плечами.
— Не соизволите ли проследовать за мной? Нам будет спокойней в моем рабочем кабинете. Детишки уже скоро проснутся.
Как и все арабские жилища в Гранаде, этот дом выглядел скромно. В отличие от построенных на склоне домов у него не было патио. Мужчины миновали прихожую, прошли по прямому узкому коридору и оказались в небольшой светлой комнате. На квадратном шелковом ковре стоял письменный стол из массивного дуба. Стенные полки, заставленные черными книгами, создавали в помещении академическую атмосферу. Маленькая дверца справа в глубине комнаты вела на террасу.
Араб указал на диван, усыпанный парчовыми подушками.
— Присаживайтесь, прошу вас.
Эзра, воспользовавшись тем, что араб направился к бюро, внимательно оглядел хозяина.
Среднего роста, с могучей шеей, крепко сбитый, как бык. От него веяло силой. Лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Нижнюю часть лица скрывала густая борода цвета «перец с солью», редеющая к ушам. Над темными глазами нависали кустистые брови.
Канонада снаружи усилилась.
— Должно быть, вам очень не терпелось приехать сюда. Сейчас прогулки по улицам Гранады небезопасны.
Эзра не ответил.
— Мне кажется, вы озадачены, или я ошибаюсь? Никаких сомнений: этот человек над ним издевается. Эзра вспомнил Абена Баруэля: да что же это за логогриф, которым он развлекался? Нужно встать и уйти.
— Шейх ибн Сарраг, если я озадачен, то и у вас, мне кажется, есть повод тоже быть озадаченным.
— Возможно. Все будет зависеть от тех выводов, к которым мы с вами придем. Во всяком случае… если вы того желаете.
Не успел Эзра что-либо ответить, как араб спросил:
— Вы верите в эту историю с сапфировой Скрижалью?
— А если я спрошу вас о том же?
— Дорогой мой, мы с вами слишком мудры, чтобы тратить время на игры такого рода. Ответьте мне. Вы верите?
— А если я скажу «да»?
Ибн Сарраг слегка откинул голову и некоторое время задумчиво стоял.
— Признайте все же, что это очень необычно. — И тут же поинтересовался: — Вы хорошо знали Абена Баруэля?
— Это был мой самый дорогой друг. Но вы? Что вас связывало с ним?
— Это был и
— Вы шутите!
На губах ибн Саррага промелькнула грустная улыбка.
— Ваша реакция меня не удивляет. Вы спрашиваете себя, как это еврей Абен мог удостоить своей дружбы араба, сына ислама? Гоя, как вы говорите. Я прав?
Эзра попытался скрыть свое смущение.
— Чтобы не было недопонимания, знайте, что я не очень жалую евреев. Я не испытываю особой симпатии к вашему народу. В Абене Баруэле я любил человека.
Что ж, по крайней мере, с этим все ясно.
— И в этом вся разница между вами и мной. Я же любил в Абене и еврея.
— Еврея… обращенного? Или другого?
— Вы очень меня разочаровываете, ибн Сарраг. И подумать только, буквально только что вы ссылались на мудрость. Я забыл, что вы араб.
Тут настал черед шейха смутиться:
— Не поговорить ли нам о ваших познаниях? Поскольку, думается мне, раз Баруэль выбрал вас, то не только ради дружбы.
— Уж наверняка. Полагаю, познания, что он обнаружил у вас, есть и у меня. Наверняка вы способны прочесть на память все сто четырнадцать сур.
— А вы относитесь к тем редким экземплярам, которые могут похвастаться тем, что знают наизусть все пять книг, составляющих Тору.
Эзра довольствовался тем, что лишь слегка кивнул.
— Вернемся к Скрижали.
Самуэль собрался было ответить, как его прервали три быстрых удара в дверь.
— Войдите! — бросил ибн Сарраг.
Вошел молодой слуга лет двадцати пяти, с тонкими чертами лица и гордым станом, неся крошечный поднос с дымящимся стаканом.
— Ваш чай, господин.
— Не желаете ли? — предложил шейх Эзре.
— С удовольствием.
— Обслужи нашего гостя, Сулейман. Мне принесешь другой.
Слуга удалился, косясь на Самуэля.
— Раб? — поинтересовался Эзра.
— Раб или слуга, какая разница?
— Огромная. В одном из вариантов человек свободен.
— Дорогой мой, все зависит от того, что вкладывать в понятие свободы. Но давайте не будем начинать этот диспут. Мне кажется, есть более насущные проблемы. Сапфировая Скрижаль. Вы дали понять, что она
