ограниченных сил и средств. Услышав от генерала, что в случае войны тот сможет лишь несколько недель сдерживать наступление французской армии, Гитлер пришел в ярость. Суть его довольно резкого ответа Витерсгейму сводилась к тому, что «западный вал» можно очень долго оборонять от любого противника при условии, что «генералы будут такими же храбрыми, как мушкетеры».
После такой бурной реакции фюрера ни о каком продолжении спокойной беседы, разумеется, не могло быть и речи. Однако и того, что мы успели сказать, было вполне достаточно для того, чтобы Гитлер понял, что взгляды начальников штабов совпадали со взглядами их командующих.
Одним из результатов этого совещания яви-
лось то, что этот случай стал первым и последним в практике Гитлера, когда он после изложения перед более менее многочисленной аудиторией собственного видения обстановки и связанных с этим планов дальнейших действий позволил слушателям свободно обсуждать с ним какие-либо вопросы.
Дальнейший ход событий, связанных с разрешением судетского кризиса, хорошо известен. Сосредоточение армий на границе происходило строго по плану. Мы внимательно следили за развитием обстановки, прежде всего за ходом переговоров в Годесберге и Мюнхене. Мюнхенское соглашение не только избавило нас от угрозы войны на два фронта, но и позволило обойтись без штурма мощных пограничных укреплений, сооружением которых Чехословакия занималась последние несколько лет.
Капитуляция чехословацкого правительства перед Мюнхенским соглашением показала, что это созданное по горячим следам первой мировой войны и вопреки праву народов на самоопределение государство оказалось нежизнеспособным и не выдержало уже первой серьезной проверки на прочность.
Ввод войск в Судетскую область 1 октября 1938 года был с ликованием встречен немецким населением этой территории.
И только после того, как я в 1945/46 годах попал в следственную тюрьму в Нюрнберге, мне стало известно, что намерение Гитлера осенью 1938 года решить чехословацкий вопрос навело тогдашнего начальника Генерального штаба генерала Гальдера на мысль использовать мощь и влияние сухопутных войск для предотвращения войны. Согласно замыслу Гальдера, сменившего на своем новом посту генерала Бека, Гитлер должен был быть арестован и отдан под суд по обвинению в попытке развязывания войны. Мне трудно судить о том, насколько велика была тогда вероятность удачного отстранения Гитлера от власти с целью предания его суду. Однако я уверен, что главные трудности возникли бы во время судебного процесса над диктатором. Ведь для того, чтобы предотвратить войну, необходимо было перейти к действиям заранее, еще в процессе нарастания политического кризиса. Но кто в таком случае смог бы опровергнуть утверждения Гитлера о том, что государственный переворот помешал ему в последний момент разрешить кризис мирным путем и тем самым не позволил принести свободу судетским немцам? И разве не могло случиться так, что Гитлер вышел бы из зала суда победителем, а побежденными оказались бы его генералы?
Всякий, кто захотел бы свергнуть Гитлера, должен был бы одновременно уничтожить и те главные опоры, на которых держалась его власть. Уж очень велика была вероятность того, что, будучи оставленным в живых, фюрер мог оказаться сильнее горстки генералов, которые в своих попытках предотвратить мировую войну поставили бы страну на грань гражданской войны, а может быть, и иностранной интервенции.
Наконец, что касается позиции войск по отношению к попытке государственного переворота, то я не думаю, что в то время удалось бы повернуть армию против Гитлера, не говоря уже о том, что в тогдашней немецкой армии едва ли нашлось бы много офицеров, которые рискнули бы поднять руку на своего верховного главнокомандующего. Как известно, лишь последующие трагические события побудили наконец в 1944 году большую группу офицеров, каждый из которых был, безусловно, человеком чести и долга, предпринять попытку отстранить главу государства от власти.
Как бы то ни было, Мюнхенское соглашение перечеркнуло все планы Гальдера. До войны дело не дошло. Гитлер вернулся в Берлин триумфатором, с лаврами освободителя судетских немцев и с договором о ненападении, заключенным с Великобританией! Чересчур осторожные генералы вновь оказались неправы.
Создание протектората Богемии и Моравии
После моего возвращения с «цветочной войны» я вновь занялся формированием и обучением войск. Поступавшие из Берлина указания и запросы касались только этих вопросов. Ни о каких военных приготовлениях Гитлера не было слышно. Поэтому случилось так, что о событиях в период с 14 по 16 марта 1939 года я узнал из сообщений радио и газет. В походе на Прагу, к нашему величайшему удивлению, участвовали другие, в основном моторизованные части и соединения.
Создание протектората Богемии и Моравии и одновременное преобразование Словакии в независимое государство, дружественное рейху, стало апогеем внешнеполитических успехов Гитлера и одновременно переломным событием. Гитлеру вновь удалось решить все проблемы без единого выстрела, на этот раз, однако, с применением опасных средств. Весь остальной мир отнесся к изменению политической структуры Центральной Европы, которое незадолго до этого никто не мог себе и представить, довольно спокойно и не оказал Гитлеру никакого сопротивления, если не считать отдельных, порой довольно резких протестов отдельных стран и некоторых политических деятелей. И все-таки эти события не прошли бесследно, весь мир наконец-то насторожился. Если бы у Гитлера была такая мать, как у Наполеона 1, то она, вероятно, сказала бы: «Pourvu que cela dure!». Как бы то ни было, немецкий народ и его армия были тогда в восторге от того, что произошло долгожданное объединение Центральной Европы. В восторге настолько сильном, что он не позволял нам всерьез задуматься над методами, которыми пользовался Гитлер для достижения своих политических целей. И тем не менее кое- какие, пока еще очень слабые сомнения в миролюбии внешней политики Германии начали проникать в сознание наиболее дальновидных зарубежных политических лидеров. В ряде стран, не решившихся прийти на помощь Чехословакии, наблюдалось некоторое отрезвление, выразившееся в форсировании мероприятий по укреплению их обороноспособности. Короче говоря, больше уже нельзя было рассчитывать на то, что западные державы будут и впредь сложа руки наблюдать за экспансионистскими устремлениями Германии.
До сих пор Гитлер мог в оправдание своих внешнеполитических требований ссылаться на право народов на самоопределение, как это произошло, например, в марте 1939 года при возврате Германии Мемельской области, входившей в состав Литвы. Однако присоединение к рейху остальной территории Чехословакии являлось как раз нарушением этого неотъемлемого права народов, сколько бы Гитлер ни ссылался на якобы достигнутое соглашение по данному вопросу. Осуществив эту акцию, диктатор не только показал всему миру свое истинное лицо, но и лишил себя морального права в будущем, например при урегулировании проблемы Данцигского коридора, воспользоваться этим привычным оправданием. Однако наибольшее беспокойство вызывало то обстоятельство, что наш глава государства нарушил данное слово. По случаю подписания Мюнхенского соглашения Гитлер уверенно заявил, что теперь, после урегулирования Судетского кризиса, у него больше нет территориальных претензий. Приходится только удивляться тому, что западные державы поверили фюреру. Разве они не знали, что в срочном решении нуждается еще и проблема Данцигского коридора? Как бы то ни было, Гитлер пожертвовал добрым именем Германии, когда он под явно надуманным предлогом — обращение президента Чехословакии за помощью — провел очередную внешнеполитическую акцию.
Бисмарк однажды произнес примерно следующую фразу: В приличном обществе обычно можно простить любому человеку многие поступки, совершать которые неприлично. И только одного нельзя прощать никому — лжи и коварства. Но ведь именно так, т.е. лживо и коварно, и поступил Гитлер, нарушив Мюнхенское соглашение. Нельзя было не заметить, что тем самым он злоупотребил оказанным ему доверием, без которого невозможно мирное сосуществование народов. Правда, в истории большинства государств есть примеры нарушения политических обещаний. Немало подобных историй происходит и в наши дни. И все же Германия, находившаяся перед лицом многочисленных угроз, не должна была позволять себе такое ни тогда, ни потом. Бесцеремонность
Гитлера по отношению к Чехословакии, его переход от защиты права народов на самоопределение к нарушению этого права вызывали все более глубокую озабоченность не только у иностранных держав, но и у самих немцев. Теперь никто не мог поручиться за то, что фюрер не решится на дальнейшие
