величайший…
– Знаю, знаю, – слабо махнула рукой Аня. Ее лицо выглядело несчастным.
Словно не слыша ее, англичанка продолжала:
– …поэт Великобритании. Попрошу убедиться, – она сняла картину со стены и повернула обратной стороной, чтобы русские смогли увидеть надпись, выгравированную на глухой металлической оправе. Как будто кто-то мог усомниться в ее словах! Однако такой человек все же нашелся.
– Когда сделана надпись? – вежливо, но твердо спросил Снежко, внимательно разглядывая витиеватые буквы.
– В девятнадцатом веке, – ответила дама с достоинством. – Это абсолютно точно. Или у ВАС есть сомнения?
Сашка скривился. Гримаса должна была означать его отношение к понятию «абсолютной точности» в вопросах истории. Особенно если речь идет о великом мистификаторе Рэтленде. Снежко давно подозревал, что этот человек приложил руку к созданию тайны Шекспира, а после того, что им удалось узнать, практически не сомневался в этом. Справедливости ради стоило заметить, что кандидатура Рэтленда на роль великого барда обсуждалась и ранее, но не хватало убедительных доказательств. Снежко был уверен, что доказательства у него в руках. У него захватывало дух, когда он представлял, какой фурор в ученом мире произведет обнародование этих доказательств.
Некоторое время они молча изучали портрет, который так взволновал Анну. Юноша на портрете был красив, но красота его была скорее женской, Анне такой тип никогда не нравился. Пышные локоны обрамляли идеальной формы лицо, на котором выделялись огромные прозрачные глаза и пухлые губы. Художник удачно передал удивительно свежий цвет лица, но выражение глаз не льстило прототипу. Юноша взирал на мир устало и с изрядной долей презрения, что в столь юном возрасте вряд ли делало ему честь. На храброго бойца, погибшего на поле брани, он походил очень мало.
Одет он был по моде того времени, в бархат и кружева, знатное происхождение подтверждал рыцарский меч с дорогим эфесом. Позади пригорка, на котором отдыхал юный Адонис, змеились дорожки какого-то парка, обсаженные кипарисами. Вдали виднелась крытая галерея и купола здания в стиле барокко. Все вместе мало напоминало Англию, о чем и сообщила Ярослава Викторовна вполголоса.
– Вы правы, это Италия, – подтвердила Ванесса, обладавшая, по-видимому, кошачьим слухом. – А если уж совсем точно – Падуя. Миниатюра принадлежит кисти Исаака Оливера, датирована второй половиной девяностых годов шестнадцатого века. – Профессионализм в ней одержал верх над всеми остальными эмоциями. Снежко напряженно морщил лоб и вертел в руках миниатюру, чем сильно нервировал ученую даму.
– Как она вынимается из рамы? – спросил он неожиданно и даже попытался подковырнуть рамку ногтем. Англичанка, не совладав с собой, округлила глаза и поспешно отобрала у него раритет, коротко бросив:
– Никак.
– Не может быть, – не унимался парень. – Ведь как-то ее туда засунули?
– Наверное. Не знаю. Никто не пытался вынимать портрет из рамы. Зачем? Ведь можно повредить произведение. Ему четыреста лет, и оно очень хрупкое!
Ванесса явно нервничала. Ее беспокоило, что еще могут выкинуть эти непредсказуемые русские, и она уже жалела, что согласилась провести эту экскурсию. Если бы мистер Элефтериадис не попросил лично…
Спеша поскорее покончить с этим и избавиться от беспокойных гостей, она торопливо подвела их к тому, ради чего они пришли, и сообщила заученно:
– Перед вами парный портрет Елизаветы Рэтленд…
– Парный? – удивленно перебила Аня, разглядывая полотно, представленное в единственном числе.
– Вторая часть диптиха отсутствует в нашей коллекции. На ней изображена Люси Бэдфорд, одетая в точно такой же костюм. По замыслу, девушки смотрят как бы друг на друга и расположены так же, как располагались на празднестве, по обе стороны от королевы.
– О каком празднестве идет речь? – живо заинтересовалась Яся.
– Придворный спектакль, обычное развлечение того времени. Роли исполняли вельможи, часто – и сами король с королевой. В данном случае речь идет о пьесе-маске «Гименей».
– Макс, это была она, понимаешь? Там, в ванной, – прошептала Аня.
– Тебе показалось, милая. – Он взял ее за руку. – Это просто портрет.
– Нет! – Аня сердито выдернула руку. – Это она. Я знала это еще до того, как мы пришли сюда. Знала, но не хотела верить. Это Елизавета преследует меня! Она требует…
Елизавета действительно не была красавицей. Конечно, она выглядела не такой отталкивающей, как тогда, в зеркале, но ее трудно было назвать даже хорошенькой. Маленькие черные глазки под широкими бровями, слишком длинный нос, непропорциональные черты, слишком пухлая нижняя губа. Овал лица, пожалуй, хорош, и еще – волосы. Вот чем она могла по праву гордиться. Густые, вьющиеся, забранные в высокую затейливую прическу, они выглядели великолепно. Была довольно высока, почти болезненно худа, с подростковой грудью, затянутой в белый атласный жакет поверх красного корсета. Двухслойная, пышная красно-зеленая шелковая юбка доходила только до середины икры и открывала довольно изящные ноги в атласных голубых бальных туфельках. Наряд был пестрый, почти клоунский, но, несмотря на все это, Елизавета непостижимым образом приковывала к себе взгляд.
– Значит, придворные тоже были актерами? – задумчиво проговорил Снежко.
– Скорее, танцорами, – поправила его Ванесса. – Пьеса-маска – не совсем спектакль, скорее, балет- пантомима, в которой разряженная знать принимала разные эффектные позы и немного танцевала. Обычно такие спектакли создавались специально по какому-нибудь случаю.
– И что за случай был в тот раз? – спросила Аня, а англичанка почему-то вздрогнула.
– Свадьба, – ответила она торопливо и нервно поправила прядь волос. – Бен Джонсон написал эту пьесу в честь бракосочетания юного графа Роберта Эссекса, сводного брата Елизаветы, и графини Франсис Сэффлок. Свадьба состоялась пятого января тысяча шестьсот шестого года. – Брак оказался на редкость неудачным. – Она испуганно замолчала, так как Анна вдруг расхохоталась и пробормотала: «Как всегда». Стараясь сгладить неловкость, Макс громко спросил:
– Почему неудачным?
Ванесса обреченно вздохнула, но принялась рассказывать:
– Новобрачная оказалась чересчур… легкомысленной. Ее муж уехал сразу после свадьбы, чтобы закончить образование, а Франсис пустилась во все тяжкие. Говорят, в ее постели перебывала половина лондонской знати, в том числе и наследный принц.
– Веселенькая дамочка, – усмехнулся Макс. – А что муж?
– Она добилась развода, когда решила, что влюблена по-настоящему. Ее избранник готов был на ней жениться. И тогда мерзавка обвинила мужа в импотенции.
– Это ж надо до такого додуматься! – ахнула Яся.
– Додумалась она, скорее всего, не сама. Мамаша у девицы была первостатейной интриганкой. Поговаривали даже, что она занималась колдовством, но это уже из области легенд. Так или иначе была созвана специальная комиссия, которая обследовала Франсис и… признала ее девственницей.
Макс от неожиданности крякнул. Женщины недоуменно переглянулись. Только Снежко откровенно веселился.
– Как же такое могло случиться? – кашлянув, спросила Анна. – Интриги интригами, но, по-моему, девственность тогда восстанавливать не умели.
Ванесса глянула на нее с видом мученицы и со вздохом ответила:
– Все очень просто. Жених Франсис был королевским фаворитом, никто не рискнул бы ему перечить.
Анна вдруг вспомнила о том, что опозоренный Роберт был братом Елизаветы, и вздохнула:
– Бедняга.
Каким-то образом англичанка поняла, что та имеет в виду, и откликнулась с благодарностью:
– О, да! Скандальный развод запятнал честь семьи Елизаветы, и это было уже не в первый раз! Брак самой Елизаветы уже давно будоражил воображение света.
