человека в саване и принялся истово молиться. Платок он прижимал к груди.
– Кому это он поклоны бьет? – спросил Снежко, приближаясь.
– А я знаю? – с обидой ответил Макс. – Святой, наверное, какой-то, будь он неладен.
– Нет, не святой, – откликнулась Анна, стоявшая ближе всех. – Это… Джон Донн.
– Тот самый любовник из Хэддон Холла? – первой вспомнила Яся. – Надо же, известный, стало быть, человек!
– Перестанет он когда-нибудь молиться? – нервно поинтересовался Снежко. В эту минуту старик как раз закончил бормотать, но неприятности на этом не закончились, ибо он опять уцепился за Анну и подтолкнул ее к надгробию.
– Эй, полегче! – возмутился Макс, делая шаг вперед. Яся остановила его, схватив за руку.
– Повремени. Он ничего плохого ей не сделает, – шепотом попросила она.
– Она же еле на ногах стоит! – заупрямился Макс.
– Постой, говорю. Что-то происходит.
Но Макс не стал слушаться. Он шагнул к Анне, обнял ее и попытался отвести в сторону. Старик возмущенно залепетал, хватая ее с другой стороны.
– А ну, отцепись! – рявкнул Макс.
– Вы не понимаете!
– Это верно, – кивнул Снежко. – Вот вы нам и объясните. А то взяли моду хватать руками все подряд.
Старик растерянно заморгал, но Анну отпустил и начал рассказывать. Сама девушка уже мало что соображала. Она прислонилась к широкой груди Макса и снова закрыла глаза.
Монах оказался хорошим рассказчиком, а история, поведанная им, казалась невероятной. Джон Донн, статую которого они видели, после смерти Рэтлендов удалился от мира и стал священником. Он действительно боготворил Елизавету, но это не помешало ему жениться и даже произвести на свет… двенадцать отпрысков. Елизавета же была для него скорее не женщиной – богиней, и он поклонялся ей до самой своей смерти.
Настоятелем собора Святого Павла Джон Донн стал при содействии самого герцога Бэкингема, известного всем и каждому благодаря бессмертному творению Дюма. Со временем Донн прослыл лучшим проповедником своего времени, хотя в молодости вел весьма рискованную жизнь, даже ходил с графом Эссексом грабить Кадиш, не брезговал и пиратством – охотился на испанские корабли, перевозившие сокровища Азорских островов.
– Ничего себе настоятель, – присвистнул Макс, прижимая покрепче Анну.
– Церковь приветствует раскаяние, – смиренно возразил монах. – Она принимает заблудших в свое лоно, отпуская им грехи.
– Не доверяю я таким резким изменениям, – покачала головой Ярослава Викторовна.
– Любовь творит чудеса.
– Любовь к кому? К жене или к Елизавете? – хитро прищурился Снежко.
– К Елизавете, – ответил старец, почему-то глядя на Анну.
– Все равно не понимаю, – настаивал Сашка. – Если он ее так любил, то отчего же позволил уйти из жизни? Или не знал?
Старик замялся и ответил расплывчато:
– Это была великая жертва.
– Вот и жертвовал бы собой, – не открывая глаз, сказала Анна. – Врут книги, не было в те времена рыцарей. Так, одна мелочь.
– Вы не можете понять, – грустно улыбнулся монах.
– Где уж нам.
– Всем нам свойственно заблуждаться…
– И в чем же его заблуждение? – Снежко небрежно мотнул головой в сторону статуи.
– Настоятель поверил, что невозможное – возможно. Он надеялся обрести возлюбленную вновь.
– На том свете, что ли? – непочтительно уточнил Сашка.
– О, нет.
– А-а, тогда понятно. Пошли, ребята, он спятил.
– Постой, Саш, он же не объяснил, – слабо возразила Анна. – Прошу вас, – умоляюще взглянула она на старого монаха.
– Повинуюсь, миледи, – почтительно склонился тот. – Вы имеете право знать.
– Что он несет? – нахмурился Макс. – Какая еще миледи?
– Миледи – вот эта девушка. – Старик снова поклонился. – Последняя наследница славного рода. Дитя любви, совершенное создание…
– Кажется, кто-то сошел с ума, – пробормотала Анна, – надеюсь, что не я.
– Конечно, нет. Пошли отсюда.
– А я давно предлагал.
– Постойте! – закричал им вдогонку старец.
– Держите меня, – попросил Макс, – а то я этому «божьему одуванчику» все тычинки повыдергаю.
– Макс, мне его жалко, – вдруг остановилась Анна. – Может, выслушаем? Ну что нам стоит?
Макс не смог устоять, и они снова вернулись. Обрадованный старик в этот раз трещал почти скороговоркой. Через полчаса от его трескотни у Макса разболелась голова, Снежко стало клонить в сон, а Анна начала понимать суть великой тайны, ощущая себя ее частью.
Все началось в тот год, когда отчаянный храбрец Джон Донн, не веривший ни в бога (в двадцать лет он отрекся от католичества), ни в черта, приехал погостить в Хэддон Холл. Там он повстречал удивительную девушку, почти ребенка – Елизавету Сидни. Малышке было всего четырнадцать лет, но это была любовь с первого взгляда. Корсар благородного происхождения сумел пробудить в ее сердце ответные чувства, но ранний брак разрушил зарождающуюся любовь. Елизавету выдали замуж, а сердце Донна было разбито навсегда. Угловатая девочка-подросток, остроумная и острая на язык, затмила в его сердце всех роскошных красавиц. Что греха таить, он пытался помешать свадьбе, но неумолимая Мэри Сидни считала рафинированного Роджера Рэтленда куда более подходящим кандидатом в мужья племянницы, чем морской разбойник. Ей было важно получить великолепное потомство, способное прославить род Сидни. Знала бы она, что обрекает любимую племянницу на страдания, позор и бесчестие…
Елизавета проявила послушание, и для Джона Донна все было кончено. Ему оставалось лишь наблюдать за своей возлюбленной издалека. В те времена брак был понятием необратимым. Когда боль немного улеглась, Джон попытался стать Елизавете просто другом, в какой-то степени ему это удалось. Он стал не столько другом, сколько ангелом-хранителем.
Постепенно Елизавета привязалась к данному богом и родней супругу. По своей наивности она не подозревала, что в ее супружеских отношениях что-то не так. Роджер был ласков и заботлив, она восхищалась его умом, ее веселили его отчаянные затеи, в которых она зачастую принимала самое активное участие. Развязка наступила неожиданно, и тогда Елизавете открылась ужасная правда: ее муж отличается от других, а их брак и вовсе ненормален. Постепенно унизительная правда о Роджере стала известна всем. Елизавета перестала показываться на приемах, где на нее показывали пальцами и обидно шушукались за спиной. Некоторые сочувствовали ей, но большинство откровенно насмехались. Гордость не позволяла Елизавете показать свою боль, и она хранила молчание. Творчество было единственной ее отдушиной. Поэзия – вот все, что еще связывало ее с мужем. Они писали для себя, соревнуясь в мастерстве, изливая на бумаге мысли и чувства, но однажды Роджеру – а кому же еще? – пришла мысль обнародовать их произведения. Но как? Под своими именами? Это слишком скучно. И здесь судьба послала им шанс: в театре «Глобус» Роджер столкнулся с одним актером, фамилия которого почти полностью совпадала со студенческой кличкой Рэтленда – Потрясающий копьем. Так родился Шекспир.
Время шло, Елизавета все острее чувствовала свою ущербность. Привычные забавы ее уже не развлекали. Она мечтала о материнстве, о любви – настоящей, страстной, плотской. Ей было мало родства душ, хотелось единства плоти. Рэтленд заметил ее состояние. К тому времени сам он сильно изменился. Из любителя роскоши и светских развлечений превратился почти в затворника, увлекся чернокнижием. Однако чувства жены все еще не были ему безразличны. Желая развеселить ее, он уговорил Елизавету съездить на
