— Слушай, брат, — сказал Яков. — Я вот все думаю, а не проще ли было уйти по суше? Ну, к швейцарцам, например.
— Слишком опасно. — Иван смотрел на капитана. Тот что-то втолковывал рулевому. — Ты понимаешь, война. Если он попадется с этими документами, сразу же на плаху отправят. А мысль, что он уйдет морем, да еще в такую погоду, никому и в голову не придет. Тем более что на море в такую погоду никаких судов не будет.
Капитан Бреннеманн отдал команду. На носу судна загрохотали якорные цепи.
— Все, — усмехнулся Яков. — Наше время, Ваня! И действительно, рогожа, скрывающая подводку, была уже снята, и гребцы по одному опускались в люк.
— Пойдем, — сказал Иван. — Время, Яша! Григорий Суровикин уже сидел на скамеечке рядом с минным отделением. Глаза его блестели, вокруг густо пахло хлебной водкой.
— А ты чего здесь? — хмуро спросил Иван. — Нам пьяные да разбитные нынче без надобности.
— Нешто я не с экипажу? — ухмыльнулся минер.
— Вылазь, Григорий, — приказал Мягков. — Ты своим духом нам всех гребцов потравишь. Сказано же было, в боевых условиях — ни-ни!
Суровикин продолжал сидеть.
— Вылазь, вылазь, — нетерпеливо подтолкнул его Мягков. — Не дай Бог, травить начнешь. Задохнемся, Григорий! Не уйдешь — с экипажа спишу.
Суровикин зло выругался и полез из подводки.
Гребцы глядели ему вслед. Видно было, что командная твердость Ивана Мягкова пришлась им по душе. Развязность казака гребцам не особо нравилась. Выросшие на севере, выжившие в подчинении своим капитанам, гребцы не могли не порицать нарушителя.
Яков меж тем проверил, плотно ли закрыт люк, задраена ли дверь в минное отделение, и показал своему капитану большой палец. Почти тут же в корпус подводки требовательно постучали условным знаком. Иван так же обуслов-ленно ответил. Послышался визг талей. Подводка дернулась, закачалась и повисла над волнующимся морем. Спустя некоторое время в днище ее с гулом ударила волна, за ней другая, судно закачалось вслед морскому волнению. «Весла б не поломать!» — озабоченно подумал Мягков.
В окна стала видна полоска качающейся зеленоватой воды, некоторое время подводка отчаянно раскачивалась морем, потом канаты, на которых она висела, были отцеплены, и судно погрузилось на глубину.
— Разом! — приказал Мягков, и гребцы дружно налегли на весла, направляя подводку к берегу.
Иван выставил подзорную трубу и прильнул к ней, внимательно оглядывая пенящееся волнующееся море.
Темным силуэтом мелькнул покачивающийся на волнах «Посланник» и сразу же пропал. Вокруг была только пузырящаяся вода, взлетающая к небесам и время от времени захлестывающая верхнюю часть трубы. Гребцы споро двигали веслами, только мышцы буграми вздувались,
Сколько прошло в напряженной неистовой гребле? Вода была кругом, зеленоватая вода, пришедшая в Английский канал из открытого моря вместе со штормом.
Ничего! Или…
— Гавря!
Несколько минут разглядывания вздымающейся воды.
Ничего…
— Грикша!
Только вода вздымается и пенится вокруг.
— Разом!
Вот уже и берег французский темной полоской про-чертился, разделяя морскую тьму от туч.
— Гавря!
Глаза начали слезиться. Легко было говорить чинам из Адмиралтейства — сплаваете, мол, заберете и назад. Посадить бы этих чиновных дармоедов на весла, посмотрели бы тогда, как им с этим простым делом управиться бы удалось!
— Грикша!
Берег чужой рядом совсем, видно, как краснеют над серым обрывом красной черепицей дома.
— Гавря!
— Табань!
— Грикша!
Что-то сорной щепочкой мелькнуло среди вздымающихся пузырчато-зеленоватых волн.
— Табань!
Точно! Утлая лодчонка носилась между безднами. В лодочке съежился человечек в мокром плаще, придерживающий шляпу, из-под которой ветер рвал длинные кудри парика. Человечек делал судорожные попытки грести.
— Груз на дно!
Болтанка усилилась, теперь уже подводку вздымало вверх, бросало из стороны в сторону, а надо было под ревущими потоками воды открывать люк изнутри, выбираться на опасную и скользкую поверхность и пытаться поймать, закогтить кошкой лодку, в которой съежился и молился своему Богу вышедший в море шпион.
Иван Мягков пожалел, что нет с ними ловкого и бесстрашного Григория Суровикина, которому лодку поймать, что коня стреножить. Всем хорош казак, только вот с дисциплиною не в ладах, привык к степной вольности» стервец. Долгая с ним еще предстояла морока, чтобы вырастить из кривоногого степняка доброго моряка. С этими мыслями Иван Мягков обвязывался петлею из пеньки и открывал верхний люк подводки.
Штормовое море встретило его оглушительным плеском волн, воем и визгом ветра. Малая лодчонка со шпионом болталась на волнах саженях в пяти от всплывшей подводки.
Первый бросок оказался неудачным — кошка всплеснула в сажени от лодки. Иван смотал веревку, размахнулся и метнул кошку еще раз, да снова неудачно.
Лодку сносило влево.
— Грикша! — заорал Мягков вниз и, когда подводка развернулась носом к объекту трудов их, вскричал: — Разом!
Могучее единовременное движение мышц внизу привело к тому, что расстояние между подводным кораблем и лодкой неизвестного значительно уменьшилось. Мягков снова прицельно взмахнул рукой и метнул кошку. В это время порыв ветра едва не оторвал его от подводки. Еще мгновение — и бросило бы Ивана в губительно вздымающуюся бездну вод. На его счастье, пеньковая петля, которой он обвязался при выходе наружу, удержала его. Кошка меж тем впилась двумя своими крючьями в деревянный борт лодки, канат натянулся струной на балалайке, некоторое время грозил лопнуть со звоном, но выдержал.
Мягков принялся выбирать канат, подтаскивая лодку поближе. Человек, сидящий в лодке, бросил весла и принялся помогать ему. Расстояние между судами быстро сокращалось, наконец нос лодки ударил о борт подводки.
— Прыгай! — заорал Мягков, протягивая незнакомцу руку.
Тот чуть помедлил, решаясь, потом все-таки прыгнул, целясь достать руку моряка своей рукой в длинной перчатке. Перчатка намокла и оттого едва не выскользнула из руки Мягкова. Чертыхаясь и кроя по-матерну французские моды и непредусмотрительность незнакомца, Иван все-таки удержал узкую ладонь шпиона в своей. Однако малой задержки оказалось достаточно, чтобы незнакомец грянулся коленями о борт подводки и окунулся по грудь в холод и пену морской волны. Мягков вытянул его на выпуклую палубу, помог незнакомцу спуститься по деревянным ступеням в ее глубину. При свете канделябра, стоявшего на штурманском столике, он наконец разглядел загадочного слугу плаща да кинжала. Шпиону на первый взгляд было лет тридцать пять. Острые искусные усики, крупные черты лица, орлино крючковатый, но тонко очерченный нос, выдающиеся скулы, чрезмерно развитые мышцы челюстей выдавали в нем гас-конца. В темных и внимательных глазах светился живой и острый ум. Был незнакомец одет в светло-голубой, порядочно выцветший камзол, поверх которого красовалась роскошная перевязь, шитая золотом, а шляпу он потерял при падении в воду, и сейчас на нем был лишь черный роскошно завитой парик.
