святой Маргариты, чтобы облегчить боли, «так как это действовало лучше, чем когда их читали».
В течение пяти дней после родов, которым помогала повивальная бабка, головку ребенка клали между дощечками и привязывали таким образом, чтобы она «приняла плоскую форму, согласно обычаю». Ребенка привязывали к жесткой колыбели, над которой подвешивали шарики из смолы, чтобы вызвать у ребенка косоглазие. Позднее, когда ребенка уже освобождали от колыбели, мать его носила хетцмек, то есть верхом на своем бедре. От этого ноги ребенка делались кривыми. Детей отнимали от груди в возрасте четырех лет, и в первые годы своей жизни маленькие майя были «симпатичными и пухленькими, милыми и шаловливыми; они бегали повсюду голыми, когда играли в охотников».
Позже мальчики надевали нечто вроде трусиков танга, а девочкам над холмом Венеры вешали раковину.
Наречение именем имело колоссальную важность. У каждого майя было четыре имени: 1) данное имя при рождении, паал каба, 2) отчество, 3) комбинация фамилий его отца и матери, наал каба, и 4) прозвище, коко каба. Имена обладали магической силой. Имя могло износиться от чрезмерного употребления людьми, поэтому только близкие люди знали настоящее имя человека. Если врач хотел использовать имя своего пациента, чтобы вернуть его душу, он называл личное имя больного, которое обладало силой, в отличие от общеупотребительного его имени, которое делалось избитым от частого использования.
Согласно поверью майя, воздействие на будущего ребенка начиналось, как только женщина становилась беременной. Положение планет, наступление несчастливых дней играло свою роль в жизни будущего ребенка. Все первобытные люди верили, что инициативу следует проявлять в благоприятный день, ведь дни оказывают благоприятное, неблагоприятное и вредное воздействие. Много внимания уделялось предыдущим чувственным контактам.
Майя не слишком ошибались. После длительного изучения факторов внутриутробного развития современные исследователи пришли к выводу, что существует некая связь между сезонным зачатием и рождением и психическими расстройствами, а также есть большая вероятность умственной неполноценности у детей, рожденных зимой, по сравнению с теми, кто родился в другое время года. Дети, зачатые летом, уменьшают потребление белка беременной женщиной.
После рождения ребенка жрецы сверяются с гороскопом относительно наилучшего времени для того, чтобы дать ему имя (учитывая время его зачатия). Имена давали только в счастливые дни; церемонию могли отложить до наступления благоприятного времени. Однажды данное имя становилось для майя знаком различия. Мужские имена, данные при рождении, паал каба, начинались с мужской приставки «Ах», а женские – с «Иш». Типичными именами, которые давали мальчикам, были: Ах- Кукум (Перо), Ах-Куй (Сова), Ах-Ток (Кремневый Нож), Ах-Балам (Ягуар). Девочкам давали такие имена: Иш-Чан, Иш– Канн, Иш-Кукуль. Имя наал каба, которое бралось после заключения брака, состояло из приставки «Нах», девичьей фамилии матери и фамилии отца. Ланда в качестве примера упоминает человека, которого звали Нах Чан Чель – Чан была девичья фамилия его матери, а Чель – фамилия его отца. Таким образом, увековечивались обе фамилии, и отца, и матери.
Как уже упоминалось ранее, майя верили, что все люди, носящие одну и ту же фамилию, принадлежат к одной и той же семье, что указывает на родовое происхождение этой системы. К каждому майя, носящему одно и то же имя, относились как к члену семьи рода, даже если он не знал точно свою родословную. Именная экзогамия сохраняется на Юкатане и по сей день, и до сих пор существует запрет на брак между людьми, носящими одну и ту же фамилию.
Рис. 68. Церемония совершеннолетия (девочки – в 12 лет, мальчики – в 14). Четыре чака держат веревку, чтобы оградить детей от зла, в то время как жрец проводит их очищение
Наследование шло по отцовской линии; сыновья наследовали и делили то, что накопил отец, мать выступала в роли опекуна, а когда не было матери, то опекуном был брат умершего отца. Когда мальчики достигали совершеннолетия, они получали свое наследство в присутствии городских чиновников, что иллюстрирует первобытную систему «законность через гласность».
Когда наступал возраст половой зрелости (у девочек это было в 12 лет, а у мальчиков в 14), проходила церемония посвящения. Этот обычай, эм ку, видел Диего де Ланда, который описывает его подробно, – только его незапятнанное простодушие заставило его думать, что это был обряд крещения. Родители, у которых были дети, достигшие половой зрелости, объединялись вместе, чтобы поделить расходы, точно так, как в настоящее время амбициозные матери вводят своих дочерей в общество, используя котильон. В благоприятный день избирали старых «уважаемых людей» (чаки), которые помогали жрецу (чилан) вести церемонию. От родителей и официальных лиц перед церемонией требовалось половое воздержание и соблюдение поста.
Двор перед местным храмом чисто подметали и устилали листьями. В четырех углах садились чаки, держа в руках веревку. В образованном веревкой квадрате находились дети.
Чилан очищал детей при помощи табачного дыма и дыма копала, их просили «исповедаться в своих грехах». Такова интерпретация этого обряда у Диего де Ланды, а так как нет больше никого, кто мог бы опровергнуть его слова, то она должна оставаться такой, как есть. Если кто-либо из присутствовавших признавался в «совершении непристойного акта», то его или ее выводили из круга. Для первобытных людей покаяние было обязательным. Если кто-то был нечист и не признался в этом, то это могло накликать беду на общину. Но признание лишало зло его силы. Так что, прежде чем первобытный человек предпринимал что-либо рискованное, он исповедовался и не допускал осквернения для всей общины.
Вода обладает огромной очистительной силой не только у первобытных людей, но и в наших собственных «цивилизованных» религиях. В конце долгой церемонии, после того как детям было сделано предостережение, а чак прочитал на память древние наставления о почитании родителей, уважении к обществу и так далее, жрецы надевали свои наряды и головные уборы из перьев и окропляли каждого ребенка «девственной водой», как пишет Ланда, «с точно такой же торжественностью, с какой папа коронует императора».
После этого мальчики снимали белую бусину, которая прикреплялась к их выбритым макушкам с рождения. Матери вставали на колени и «убирали из промежности своих дочерей… небольшие раковины, которые все они носили как символ своей непорочности». Как утверждал Ланда, «для любого мужчины было бесчестным снять эту раковину до церемонии». У греков было так же: мужчине грозила смерть, если он снимал аг^gis, тунику целомудрия из козлиной шкуры, которую носили ливийские девушки, по крайней мере, без согласия ее владелицы (отсюда маска Горгоны, прикрепляемая для профилактики над поясом целомудрия). После того как раковина была снята, девушкам позволялось «выходить замуж, когда бы этого ни пожелали их отцы». В настоящее время мать, вводящая свою дочь в общество, совершает изящный ритуал прошлых времен: она метафорически встает на колени, как это делали матери майя, и снимает небольшую раковину. Однако люди везде совершают действия, которые можно объяснить, только сделав предположение, что они когда-то имели другое намерение.
Молодые люди питали большое уважение к людям старшего возраста. Мальчики слушали своих отцов, работали вместе с ними. Это были настоящие товарищеские отношения. Отцы помогали им выбирать себе невест и давали своим женатым сыновьям советы. В раннем возрасте мальчик следовал за своим отцом на кукурузное поле мильпа.. Обучение происходило посредством подражания, механического запоминания; за знанием шло наблюдение. Мальчик охотился и узнавал природу. Ему сказали, и он верил, что у каждого предмета есть своя душа. Свои молитвы он адресовал полным жизни богам земли. Охотясь, юный майя научился шептать молитву, прежде чем убить дичь: «У меня нужда». И когда он убивал животное, он делал из него амулет, чтобы другие животные в будущем позволяли ему себя убивать, чтобы восполнить его нужду. Вместо того чтобы съесть свою добычу, майя отдавал ее другим, которые потом возвращали ему ее часть. Все это делалось для того, чтобы животное не чувствовало, что ему не оказывают достаточного уважения. Насколько широко был распространен этот свод правил, можно увидеть в австрийском Тироле. Там охотник тоже не съедает убитое им животное, а берет только рога и
