карманам рассовывать — слуга покорный… Да что это я оправдываюсь, в самом деле!
— Вы, пан полковник, поезжайте спокойно, — отвечала домоправительница. — Я за вас помолюсь. А уже приедете — и как раз все будет готово.
— Понимаете вы меня, дорогая панна, — вздохнул полковник. — Столько дел, а тут изволь все бросить и явиться. Кабы не ждал такого случая развязаться с их выборной ерундою, поверите, не поехал бы ни за что. А так — что же, оставляю все на вас с легким сердцем.
И оставил. В столице полковник скучал невероятно, завершение трудов и отлет становились все желаннее, задержка — все досаднее с каждым часом. А тут еще и вопрос «о деятельности выборного полковника Грыцюка» шел последним в повестке дня, так что пан Гай, чтобы занять разум, принялся в который уже раз высчитывать подъемную силу своего аппарата, вводя всякие хитроумные поправки на изменение свойств воздушной среды вблизи Небесной Тверди. Делать такие вычисления при помощи одной лишь счетной линейки было сложно и увлекательно, и к той минуте, как председатель объявил о слушании отчета полковника, у того уже все цифры сошлись, и по всему таки выходило, что даже в самом скверном случае уж Тверди-то достичь удастся. Поэтому на трибуну он вышел в отличном настроении и в коротких словах разъяснил собравшейся перед ним громаде, что должность его почетная, однако же он ее осуществлял неуклонно в том, что касалось насущных дел округа. Поскольку таковых у нынешнего состава Манивецкой думы находилось все меньше, полковник счел возможным сосредоточиться, как он выразился, «на преподавательской и научной деятельности».
— Ничего себе научная деятельность! — воскликнул кто-то из земляков, — полковнику в глаза било высокое солнце из окон, и он против света с трудом различал, кто где. — Наш пан Грыцюк, понимаете, собрался на Луну лететь!
В зале поднялся шум и хохот. Председателю пришлось трижды постучать булавой по столу, прежде чем паны выборные утихомирились.
— Уважаемые паны сотоварищи, — продолжил Грыцюк сурово, — в достижении Луны нет ничего ни смешного, ни невозможного. Один только недостаток знания и избыток суеверий, а также слабость нашей воли долгие годы преграждали нам путь к пределам нашего мира. Если вы собрались выслушивать мой доклад, то я имею вам честь доложить, что мною сооружен… почти уже закончен аппарат, который, согласно расчетам, способен достичь Небесной Тверди и самоё Луны.
— Вздор! — на сей раз не утерпели на столичной скамье. — Алхимический бред! Со школьной скамьи мы знаем, что Луна не более как пятно на Небесной Тверди, какой смысл в ее достижении?
— Любезный пан, не вижу вашего уважаемого лица… в школе такую ерунду учили разве что триста лет назад, — парировал полковник. — Едва ли вы такой долгожитель… Новейшие исследования, точно, говорят о том, что свойства сего, как вы выразились, «пятна» отличаются от свойств окружающей Луну Тверди, и это, несомненно, самостоятельный объект, достойный изучения и внимания.
Далее полковник слегка вдался в подробности того, каким образом были определены свойства Луны, и отчет его вполне превратился бы в подобие лекции в Школе Воздухоплавания, но тут слово для вопросов взял депутат Ковинька, и полковник помрачнел. Пан Кристофор Ковинька был не какой-нибудь замшелый протиратель казенных штанов, а ученый и инженер, создатель аэропланов, и на иных из его творений пану Гаю приходилось летать. При этом пан Ковинька был, можно сказать, заядлым противником идеи о полетах к пределам Небесной Тверди.
— Если пана Грыцюка не затруднит, — спросил Ковинька, — то я хотел бы знать, какого рода аппарат пан предполагает использовать для достижения… эээ… упомянутого небесного тела?
— Со всем уважением, пан Ковинька, — отвечал полковник, — я таки признаю и соглашаюсь с вами заранее в том, что никакая современная авиамоторная техника не позволит осуществить мое предприятие. Ввиду ряда известных особенностей воздушной оболочки… сильной циркуляции воздушных масс в верхних слоях…
— Следовательно…
— Следовательно, решение напрашивается само собою. Это аэростат.
Ученый присвистнул и покрутил пальцем у виска.
— Аэростат!
— С частичным рулевым управлением.
— Вы таки шлимазл, — заявил ученый муж. — Бог мой, пан Грыцюк, вы же были такой летчик, такой летчик! Слов моих нет, как жаль видеть вас в таком плачевном состоянии ума. Ну расскажите же мне, как вы намерены преодолевать фронт циркуляции?
— А я и не намерен, — почти весело отвечал полковник. — Я буду его использовать, поскольку имеются сведения, что фронт не просто связан с фазами Луны, но непосредственно некоторым образом порождается ею. Я воспользуюсь восходящим потоком воздуха именно для того, чтобы достичь Луны, а затем спущусь при помощи нисходящего тока и оболочки, трансформируемой на этом этапе в конструкцию наподобие тормозящего крыла…
И, повернувшись к доске, на которой секретарь выписывал порядок заседания, полковник схематично изобразил то, о чем только что сказал.
Кристофор Ковинька поглядел на схему, побледнел и махнул рукой.
— Все равно, пан Грыцюк, вы сущий безумец. Ну на что оно вам надо?
— Небось для решения продовольственного вопроса, — ехидно крикнул кто-то из столичных. — Думает, наверное, что Луна из сыра сделана!
Зал взорвался хохотом. Ковинька поморщился. Полковник, залившись недоброй бледностью, выждал, пока веселье утихнет, и жестко проговорил, адресуясь к «столичным»:
— Паны острословцы, я вашу шутку оценил. Я полагаю, чужой сыр и чужое сало кушать всегда приятно. Но нет, я не надеюсь повстречать на Луне молочные реки и кисельные берега. Я опираюсь на науку, а наука провидит иные пределы возможного, вам, судя по всему, не слишком понятные. И я намерен их достичь — и по мере сил расширить. Что же до консистенции матушки Луны, то я уверен, — тут он повернулся и стал размашисто писать на доске, — что сие небесное тело достаточно твердое, чтобы нога человека могла запечатлеть на нем свои следы.
И подписался.
Тут сверкнул магний дежурного фотографа, и снимок запечатлел коренастую набыченную фигуру полковника на фоне надписи: «Полагаю, что в силах человека ступить на Луну, ибо она твердая. П. В. С. Г. Грыцюк».
Домой полковник возвращался в приподнятом настроении. Отлет, можно сказать, был назначен, сроку оставалось около недели. На проверку и настройку рулей и горелки времени много и не понадобится. Лишь бы оболочка была уже готова…
После столичной суеты и шума полковник наслаждался малолюдьем на перроне, и даже то, что не каждый фонарь вдоль дороги от станции к дому светил, его не огорчало. Он решил не брать авто, пошел пешком, на ходу поглядывая с улыбкой на прибывающую Луну над левым плечом.
— Пан полковник…
Грыцюк замедлил шаг и подобрался. В тени что-то слабо блеснуло. Полковник остановился.
— Кто там?
— Та это ж я, Топилко, прошу прощения за беспокойство. Я ж как раз форсуночку вам приносил, а ото на смену иду.
Форсунку полковник, точно, заказывал наново у механиков в железнодорожных мастерских: нужно было уменьшить размер отверстий… Бригадир Топилко, один из немногих в Манивцах, относился к полковниковой затее с пониманием.
— Спасибо, — отвечал Грыцюк. — Я ж вам за работу заплатил?
— Та что вы такое говорите, — засмеялся Топилко, — конечно, сразу ж заплатили. От они вас там, в столице, укатали совсем?
— Не так оно просто — меня укатать, — заметил полковник. — Пошумели и разошлись. И вообще, Топилко, все сладилось хорошо. Неделя еще — и отправляюсь. Мне бы ваша помощь была нужна весьма — горелку наладить, подвижную часть еще раз просмотреть.
Топилко, выйдя к тому времени из тени, округлил глаза и хлопнул себя по карманам:
