смиренными — мудрость». Теперь здесь: «погибели предшествует гордость и падению — надменность». Теперь закрой книгу. Встань и расскажи нам, как ты понимаешь слово божие.
Джонни встал. Он чувствовал, что краснеет. Так вот оно что — старик опять пристаёт к нему с гордостью!
— Тут говорится… господь бог говорит, что гордость предшествует падению.
— Так. А почему?
— Потому что богу не угодна гордость.
Голос Джонни звучал угрюмо.
— А как по-твоему, ты был бы угоден богу?
— Не особенно.
Дасти хихикнул первым.
— А кто угоден богу?
— Смиренные люди, — сердито ответил Джонни. — Он наказывает тех, кто слишком горд.
— Вот что, Джонни. Подними свою правую руку и повторяй за мной: «Я, Джонни Тремейн…»
— Я, Джонни Тремейн…
— «…клянусь, что впредь с этого дня…»
— …клянусь, что впредь с этого дня…
— «…постараюсь быть скромней и смиренней в глазах бога и людей…»
— …постараюсь быть скромней и смиренней в глазах бога и людей.
— Блестящие способности даны не всем, — старый мастер окинул Дава и Дасти соболезнующим взглядом, — но это не значит, что следует насмехаться над теми, кто этих способностей лишён.
Джонни почувствовал, как кто-то его лягнул под столом-то ли Дав, то ли Дасти. Медж и Доркас принялись хихикать. Миссис Лепэм тем временем начала уже мыть посуду, чистить кастрюльки, хлопотать по хозяйству. Не очень-то она ценила душеспасительные беседы деда!
Хозяин, а за ним Дав и Дасти направились в мастерскую. Джонни услышал, как Цилла издала преувеличенно «благочестивый» вздох, и задержался.
— Когда кроткие наследуют землю, — произнесла она, — боюсь, что нашему Джонни и вершка не перепадёт.
Это было уже слишком! Он повернулся к девочкам.
— Когда ещё это будет, — обрушился он на них. — А до тех пор, Цилла, помалкивай! Поняла?
— А как смешно было на тебя смотреть, когда ты повторял все эти смиренные слова за дедом!
Исанна от восторга чуть не выскочила из своего передничка.
— Джонни злится, — пела она. — Джонни злится!
— Пожалуй, ты права, сестричка, — тихо подтвердила Цилла, пытливо разглядывая Джонни. — У него уши покраснели. Они у него всегда краснеют, когда он злится.
Джонни вышел из кухни на негнущихся ногах, как кот, покидающий поле боя. Уши его горели.
3
Он решил хотя бы в течение этого утра держать себя так, чтобы к нему никто не мог придраться. Но это ему не удалось. Во-первых, если бы он не напустился на Дасти, горн бы заглох. Затем ему пришлось рассказать хозяину, как скверно Дав отлил ложку. И, как ни старался он казаться смиренным, он скоро вошёл в обычный свой тон и, стоя рядом с мистером Лепэмом и держа в руках тетрадку, читал ему, какие именно ложки были заказаны. Мистер Лепэм был превосходный мастер. Но он обладал одним недостатком: он никогда не записывал, что ему заказывали, и даже не очень вслушивался в то, что ему говорил заказчик. Закажут ему, например, соусницу, он её сделает отлично, но только на месяц позже срока, о котором договаривался. И вес её окажется то больше, то чуть меньше, чем следует. Иногда сделает витые ножки, когда клиент хотел просто зазубренный край. Миссис Лепэм сама велела Джонни быть всегда поблизости и подробно записывать, что заказано. Это было необходимо, и тем не менее четырнадцатилетний мальчишка, указывающий хозяину, чтo ему делать, всякому показался бы дерзким.
Засадив за работу всех (не исключая и мистера Лепэма), Джонни решил заглянуть в угольный сарай — не нужно ли достать ещё угля. Именно о таких вот вещах мистер Лепэм не умел позаботиться вовремя.
Угля оказалось полных две корзины и по крайней мере ещё половина этого количества была разбросана по полу — дело рук Дава и Дасти. Джонни был слишком ценным работником, чтобы таскать уголь. Он принялся было звать Дасти, потом раздумал и взялся за грязную работу сам.
Когда он будет мастером, он не станет покупать уголь корзинами. У него будут свои ивы, где-нибудь в Мuлтоне, например. Таким образом он сбережёт… ну, два пенса на каждой корзине.
А за год… И он погрузился в расчёты. Не всякого мальчишку, которого родители будут прочить в серебряных дел мастера, примет он в ученики. Нет, он будет строго отбирать. Джонни уже видел себя за станком в собственной мастерской, переполненной мальчиками — одного привела мать, другого отец, — и все они умоляли, чтобы он взял их себе в помощники. Он не станет тратить время на разговоры с родителями, а поговорит с самими мальчишками. «Ты в какую церковь ходишь? Королевскую часовню? Хорошо. Опиши мне хотя бы одну какую-нибудь серебряную чашку, которой там пользуются для причастия». Если кто не ответит на такой вопрос, значит, у него серебро «не в крови». Только вот как узнать, у кого хорошие руки?..
— Джонни!
На этот раз Медж прервала его грёзы. Он вытер руки о кожаные штаны и вышел на задний дворик, ярко освещённый солнцем.
— Что скажешь, красавица?
Так дерзко обращаться к внучкам своего хозяина — а они, собственно, были хозяйками над ним — уже вошло у него в обычай.
— Мама тебя зовёт. Сам мистер Хэнкок пришёл. Он сейчас в мастерской, какой-то заказ принёс. Ты пойди и послушай, а то дедушка всё перепутает.
Затем на него набросилась Доркас. Она была так возбуждена, что позабыла о хорошем тоне.
— Джонни, скорей, скорей! Сам мистер Хэнкок! Он чего-то хочет заказать в мастерской… А быстрей нельзя? Да пошевеливайся, ты!
Тут же увивалась Исанна, совершенно вне себя.
— Караул! — кричала она.
Одна Цилла догадалась предложить ему свой чистый фартук вместо полотенца, после того как он во дворе у колодца смыл с себя уголь.
Скорей же, скорей! Вот и миссис Лепэм стучит ему по стеклу кухонного окна. Окружённый щебечущими девочками, он не спеша направился в дом.
У самых дверей мастерской стоял маленький негритёнок, держа стройного серого коня под уздцы. Герб Хэнкоков на дверцах кареты бросился Джонни в глаза. Джонни с важностью сказал чёрному малышу:
— Смотри, как бы твоя лошадь не потоптала цветов в нашем саду.
Во дворе Лепэмов никаких цветов не росло.
— Что вы, сэр! — ответил маленький Джеху, вращая глазами. Видя, какая свита окружает Джонни, он решил, что мальчик этот, должно быть, лицо значительное.
Джонни так тихо проскользнул в мастерскую, что Хэнкок даже не повернул головы. Это был владелец пристани, всех складов, на ней расположенных, и многих великолепных судов, к ней пришвартованных. Ему принадлежали и парусные сараи, и лавки, и жилые дома. Ему принадлежал дом Лепэмов. Это был самый богатый человек во всей Новой Англии. Если бы он сделался постоянным заказчиком, семейство Лепэмов могло бы навсегда распрощаться с нуждой.
Мистер Хэнкок удобно расположился в единственном кресле, которое стояло в мастерской, — в него
