Рут Сирс
На волнах любви
Глава первая
Прибрежный городок, известный под прозаическим названием Сисайд и обычно насквозь прокаленный жарким солнцем, в это утро был пропитан туманом. Он подполз ночью, как вор, извилистыми дорожками прокрался через зеленеющие холмы и обрушился сверху на спящих курортников, затопив их влажным мраком.
Эйва Кендалл стояла у красивого арочного окна маленького коттеджа в старинном стиле, который делила с другой медсестрой, Китти Уиллис. Она чувствовала, как под дверь проникают вьющиеся полоски тумана, подбираясь к ее босым ногам.
Дороги будут сегодня заблокированы по всей линии побережья. Раздраженным людям придется лихачить на своих машинах, чтобы не опоздать в свои офисы в Сан-Франциско. И, конечно же, травматологию ждет немало работы — сломанные кости, ушибы и сотрясения… Дежурные сестры будут направо и налево раздавать успокоительное, вести расстроенных пациентов на рентген, в процедурные, а кое-кому и советовать отправляться домой и не мешать работать.
Господи, ну почему они это делают? — спросила себя Эйва и втолкнула ноги в «мохнатые» спальные тапочки. Давка, потом увеличение скорости, а в результате? Переломы и другие неприятности.
Эйва поежилась и с тоской оглянулась на камин. Если бы сегодня у нее был выходной, она бы разожгла огонь повеселей, села бы перед ним в кресло и взяла в руки хорошую книжку. Однако, увы, в десять ей уже нужно быть в хирургическом…
А если бы погода не подвела, она бы сейчас уже гоняла на доске.
Нет, дело было не в том, что ей не нравилась работа в больнице Св. Екатерины. Наоборот, ее восхищала компактная функциональность старого, покрытого розовой штукатуркой здания, которое стояло на возвышении в верхнем конце Оушен-авеню. Из окон открывался замечательный вид на главную улицу города, всегда запруженную народом. Вокруг больницы простирались огромные зеленые лужайки и яркие сады, охваченные бурным цветением и выделяющиеся разнообразием красок.
Эйве нравилось работать вместе с доктором Блейком Стонтоном. За те три месяца, что она провела здесь, Эйва успела проникнуться уважением к его искусству. Но даже в этом хорошеньком и небольшом курортном городке, большинство жителей которого зарабатывали себе на жизнь в Сан-Франциско, царила атмосфера спешки, к которой она никак не могла привыкнуть.
После ленивого и сонного Гонолулу всеобщее возбуждение и торопливость здесь резко бросались в глаза. Особенно по утрам и в шесть часов вечера. Последнюю пору Китти называла «колдовским временем».
Эйва вновь подогрела кофе, который приготовила Китти, налила в стакан воду, поставила варить яйца, а сама стала думать о главном хирурге, с которым сегодня ей предстояло работать. Он был сдержан и молчалив. Это удивляло Эйву, а его репутация даже интриговала. Все сходилось на том, что доктор Блейк Стонтон достаточно красив для того, чтобы хоть сейчас стать кинозвездой. Высок, строен, смугл, с легкой серебрянкой на висках, он пользовался популярностью у пациентов, а в летнюю пору и у заезжих отдыхающих — учительниц, стенографисток, продавщиц, появляющихся в Сисайде для того, чтобы погонять по волнам на доске, просто отдохнуть или закрутить короткий романчик, который бы внес хоть какое-то разнообразие в их, в сущности, довольно серую жизнь. Но, насколько могла видеть Эйва, доктор Стонтон не поддавался многочисленным попыткам сблизиться с ним, которыми одолевали его горящие надеждой представительницы слабого пола. И хотя доктор часто просил Эйву поработать с ним, за все время их общения в больнице Св. Екатерины он едва ли сказал ей больше десятка слов.
Сестра Ирма Джозеф, одна из монахинь, под покровительством которых находилась больница, как-то в минуту откровенности поведала Эйве о том, что в душе доктора немало незаживающих ран. Эта новость сделала его личность еще более интригующей и усилила тот трудно определимый загадочный оттенок, который у нее всегда связывался с его именем.
— Бедняга потерял жену, знаете ли, — сказала сестра Ирма Джозеф. — Год назад.
Эйва, в душе очень сострадательный человек, положила карточку, которую держала в руках, на стол и, не сдержавшись, участливо спросила:
— Боже, сестра, как же это случилось?!
Ирма Джозеф была одного роста с Эйвой. Она внимательно посмотрела на нее своими темно-синими глазами и спокойно ответила:
— Несчастный случай, полагаю.
Конец разговора, усмехнувшись подумала Эйва. Медсестрам было хорошо известно, с каким неодобрением три монахини, опекавшие больницу, относились к распространению слухов и легким увлечениям в этих святых стенах. Бывало, какая-нибудь легкомысленная медсестра, упиваясь чувством обретенной независимости и жаждой приключений, поддавалась соблазну пофлиртовать с молодым симпатичным врачом или пыталась даже вызвать к себе интерес у самого доктора Стонтона. Вежливо, но твердо сестра Мэри Валенсия или сестра Элеонора наставляли девушку на путь истинный, а то и попросту увольняли с работы без всяких проволочек. И, по крайней мере, глупостей, как не могла не признать Эйва, в больнице Св. Екатерины было не так уж много. Никаких тебе поцелуев украдкой за закрытыми дверями, ни открытых ухаживаний, которые в больнице Гонолулу были в порядке вещей.
Таким образом, доктор Блейк Стонтон продолжал оставаться для всех загадкой, язвительным красавцем, этаким героем рыцарского романа, с непредсказуемым настроением, непонятным и недоступным. Не раз Эйве приходилось наблюдать за тем, как одна из монахинь отшивает кого-то по телефону или очно, заявляя, что доктора нельзя сейчас беспокоить или что он на совещании. Интуиция подсказывала Эйве, что прелестные пациентки под предлогом тяжкой болезни пытаются затащить доктора Стонтона, этого красавца, к себе в надушенный будуар или попросить его стать украшением обеденного стола, где под влиянием свечей и отличного вина можно было бы наконец вызвать улыбку на его строгом лице. Нет, Эйва никогда не приблизится к нему с такими намерениями. Она уважала его право скорбеть в одиночестве.
К тому времени, как она заправила свою кровать, прибралась на кухне и закрутила волосы в строгий узел, который помещался под зеленой шапочкой, какие носят в хирургическом, тяжелые капли росы уже перестали срываться с деревьев акации с ритмичной регулярностью. Лужицы, образованные на склоненных головах рододендронов, бугенвиллей и кустов фуксии, уже не пополнялись.
Надев синий плащ, который гармонировал с цветом ее глаз, и затянув поясом свою тонкую талию, Эйва пересекла маленький внутренний дворик и вышла на улицу, стуча высокими каблучками по булыжной мостовой. Раздосадованные плохой погодой, отдыхающие — первые в этом сезоне — глазели на витрины маленьких магазинчиков, где были выставлены изящные ювелирные украшения, отрезы красочно сотканных тканей, антиквариат и галантерея. Сисайд просыпался, маленькие гостиницы исторгали из своих недр толпы отдыхающих, жаждущих окунуться в особую, неповторимую атмосферу этого уютного курортного городка. Эйва посмотрела в противоположный от больницы конец улицы, где были раскиданы роскошные апартаменты отеля «Лас-Пальмас». Дома окружал большой плавательный бассейн. Эйва знала, что в эту самую минуту богатые, избалованные туристы заказывают себе завтрак с шампанским, надеясь прояснить голову после вчерашнего и придать уверенность ногам, чтобы дойти без приключений до зала бриджа или пинг-понга, где намеревались провести этот пасмурный день. На первый взгляд, Сисайд был обыкновенным небольшим городком. Но стоило пересечь по тротуару перекресток и удалиться в дюны, как сразу становилось ясно, что это место отдыха и развлечений богатых уроженцев Восточного побережья, которые могли позволить себе целый год следовать за теплом и солнцем, покидая в суровые зимы Нью-Йорк, Питсбург или Филадельфию.
— Доброе утро, мисс Кендалл, — вдруг раздался из густого белого тумана голос, который заставил Эйву остановиться и вздрогнуть от неожиданности.
И вслед за тем из белесой дымки проявился человек с тяжелой сумкой, вдавившейся в плечо. Эйва
