медицине.
«Запах, – сказал он прямо и признался, что, когда ему приходится участвовать во вскрытии, чтобы избежать дурноты, перед началом работы он обязательно делает три глубоких вдоха чистого свежего воздуха. – Но даже в этом случае часто становится настолько невмоготу, что приходится дышать ртом».
Мое отношение к судебно-медицинским лабораториям мало чем отличается от его. Перед тем как войти туда, я делаю глубокий вдох. А оказавшись внутри, дышу ртом. Но на меня действует не только запах. Поездив по миру, я повидала много различных моргов: американские морги из нержавеющей стали, доведенные до идеальной стерильности эталонных кухонь; датские морги, похожие на выставочные комнаты какой-нибудь мебельной фирмы; шведские – с занавесочками бледно-персикового цвета на окнах. Но в одном все они похожи друг на друга: там тела близких и любимых нами людей подвергаются последнему и самому страшному унижению. Кровь сливается в канализацию, телесные отверстия разрываются и насилуются при помощи металлических инструментов. Поэтому я предпочитаю, чтобы мое мертвое тело приняло море и никогда не отдавало бы его на растерзание людям.
Бомбейская лаборатория патологоанатомической экспертизы выглядела значительно потрепаннее всех других подобных лабораторий, которые мне приходилось видеть; ее выложенный плиткой пол потрескался и пожелтел за долгие годы от частого мытья хлоркой, от химикатов и крови. Но, по сути, она ничем не отличалась от других. На фаянсовой поверхности стола в центре помещения лежали искромсанные куски того, что когда-то было мышцами и тканями человека. На полу на том месте, куда попали выделения со стола, были видны ржавые пятна. Кто-то аккуратно распилил череп, чтобы добраться до мозга.
– А это для чего? – спросил нетвердым голосом Рэм, указывая на пластиковое ведро рядом со столом.
– Для внутренностей, – ответил Дилип. Он подошел к трупу и показал на его половой член. – Этот был переодет в женщину, но у него оставались мужские половые органы. У второй из жертв отсутствовали гениталии. Они были отрезаны.
– Но ведь ясно же, что если это – мужчина... – начал было Рэм.
Дилип взглянул на него.
– Не всегда так уж и ясно, в том случае, например, если имела место значительная степень распада тканей, если рыбы и другие морские животные повредили наружные мягкие ткани. В подобных случаях полезно помнить, что матка из всех внутренних органов разлагается в последнюю очередь.
Рэм потянулся в карман майки за сигаретами.
– Я подожду вас снаружи.
Дилип взял одну из свисавших со стола рук трупа и указал на насечку на коже.
– Следователя по особо важным делам прежде всего заинтересовали именно порезы на теле. То, что раны так отчетливы, свидетельствует о том, что преступник пользовался очень хорошим ножом.
– А каким ножом? – спросила я.
– Легче ответить на вопрос, каким ножом он не пользовался. Совершенно очевидно, что это не традиционный мачете и не выкидной нож, орудия наших местных индийских гангстеров. – Он улыбнулся открытой и теплой улыбкой. – Его нож скорее напоминает скальпель патанатома. И все раны на этих трупах – дело рук одного человека. Вы обратили внимание на крестообразный надрез в районе соска? Он совершенно идентичен надрезам на других телах.
Я вытащила «поляроид», который всегда при мне.
– Вы не возражаете?
Дилип сделал грациозный жест в сторону трупа, чем-то похожий на жест метрдотеля, приглашающего гостя к накрытому столу с угощениями.
– Но, пожалуйста, поторопитесь, – предупредил он. – Я хотел бы вам кое-что еще показать, и мы должны завершить свой осмотр до окончания пресс-конференции и ленча.
Я сделала несколько снимков порезов на руках хиджры крупным планом, после чего Дилип жестом пригласил меня пройти в другую комнату.
– Вы прочли официальное заключение?
Я утвердительно кивнула.
– Эти бумаги предположительно являются точным машинописным воспроизведением магнитофонной записи, сделанной следователем по особо важным делам в момент вскрытия.
– Что значит «предположительно»?
– Во время вскрытия меня не было на месте. Когда я потом прочел официальный отчет, то с удивлением обнаружил, что в него не внесены результаты тех тестов, которые я проводил. Как правило, после того как завершаю свои тесты, я теряю всякий интерес к делу. – Дилип помолчал немного. – Поймите меня правильно, мисс Бенгал. Это происходит не потому, что я работаю спустя рукава. Я просто не хочу, чтобы к тем людям, с частями тел которых я работаю, у меня возникало слишком личное и эмоциональное отношение. И, конечно же, я практически никогда не читаю официальных отчетов. Но в данном случае... Мой брат тоже хиджра... Как бы то ни было, пленка с аудиоверсией отчета – в магнитофоне. Я отмотал ее на самый важный кусок. Пожалуйста, послушайте.
Он нажал кнопку, и из магнитофона послышался бесцветный голос, но с характерным произношением выпускника хорошего университета, звучавший на фоне зловещего эха морга:
– ...при проведении биохимического анализа крови сердца обнаружено низкое содержание хлоридов. При исследовании образца сердечной ткани на содержание диатомовых водорослей было обнаружено...
– Остановите здесь, – попросила я. – Вас попросили провести биохимический анализ и анализ на наличие диатомовых водорослей?
Дилип послушно остановил магнитофон и улыбнулся мне едва заметной улыбкой.
– Вам известны причины проведения подобных анализов в ходе посмертной экспертизы, мисс Бенгал?
– Это значит, что у них возникли подозрения относительно того, что хиджра не утонул, а был уже мертв до того, как попал в воду. У человека, утонувшего в реке, скажем, или в каком-то другом пресном водоеме, кровь разбавлена водой. Вода пропитывает сердце и другие крупные внутренние органы – иногда даже костную ткань, – а это приводит к снижению содержания хлоридов в крови. Для этого вы и проводите биохимический анализ крови. Как в морской, так и в чистой пресной воде содержатся микроорганизмы, называемые диатомовыми водорослями. Их можно обнаружить с помощью растворения образцов тканей различных органов какой-либо минеральной кислотой. Если человек был мертв до того, как попал в воду, вы обнаружите диатомовые водоросли в дыхательных путях, но не в крови.
Все это, конечно, он знал и без меня. Я просто пыталась вслух воспроизвести возможную в данной ситуации логику рассуждений любого эксперта.
– А если человек утонул в море? – спросил он.
– Действие соленой воды противоположно действию пресной. Она не разжижает кровь, а, наоборот, выгоняет из нее воду. По этой причине соль и используется для сохранения мяса. – В грязной воде тонут медленнее. В некоторых случаях грязь даже может спасти вам жизнь. – Итак, вполне вероятно не только то, что три других хиджры утонули где-то в другом месте, а затем их каким-то образом доставили на Чоупатти, но и то, что помощник следователя по особо важным делам имел определенные сведения на этот счет.
– Создается впечатление, – сказал Дилип, – что все эти люди утонули в пресной, но грязной воде, а не в море.
– Мне можно взять эту пленку?
– Ни в коем случае! Ее обязательно хватятся. Но я попробую сделать копию. – Он помолчал немного. – В противном случае, боюсь, информация об этих убийствах окажется под самым толстым сукном.
– Вам следует поговорить об этом с каким-нибудь более высоким начальством, может, со старшим
