хотел, вот что он жаждал заполучить.
Джордан не был уверен, что он способен справиться в одиночку с возникшей проблемой. Необходимо посоветоваться с кем-нибудь, но с кем? Джинни была далеко. Шелби, конечно, всегда без колебаний был готов помочь «старине Джордану», но как только дело касалось женщин, у него появлялись повадки мартовского кота. Кроме того, такая новость его наверняка ошеломит. Джордан провел рукой по волосам и тряхнул головой, будто стряхивая воду. Для роли посредника тут, пожалуй, лучше всего годится Рик. В Оксфорде о его вечеринках ходили легенды. Он кружил в политических кругах с ловкостью акулы, умело прикидываясь при этом беззаботным дельфином. Рик умел гениально налаживать нужные отношения. Но все же что-то заставляло Джордана усомниться в своем выборе…
Раздался телефонный звонок. «Пять минут», — пропел женский голос.
Черт. В трубке слышался шум бурной деятельности его офиса — телефонные разговоры, факсы, голоса, перекрывающие друг друга. «Кто следит за графиком?», «В Милуоки хотят знать, подтверждаем ли мы встречу во вторник?», «Я отказался от встречи с Джоном Карсоном и посещения джаза, хорошо?», «Подождите пару секунд, Нью-Гемпшир!» У него потрясающая команда, он так их всех любил. Он не мог их подвести.
Пять минут. На какое-то мгновение он даже забыл, в каком он сейчас городе… Голова на протяжении нескольких месяцев была забита текстами речей. В Детройте он говорил об импорте автомобилей из Японии и о законах, позволяющих иметь личное оружие. Во Флориде — о проблемах нелегальной иммиграции и пенсиях. В Кентукки — о Боге и лошадях. А чем ему ублажить Даллас? До сих пор он угадывал самую нужную тему. Его вела Божья десница. Когда он раскрывал рот, слова лились сами, просто святой Илия, да и только.
Должно быть, Анни пришлось употребить все свое хитроумие, чтобы дозвониться до него. Это было совсем непросто — даже для его матери. Всеми его связями с внешним миром распоряжалась его команда — они вскрывали и сортировали письма, заносили в компьютер данные с факсов и каждый телефонный номер людей, которые рвались с ним побеседовать. А также вылавливали разного рода чудиков — между прочим, набралось уже более ста человек, желающих его укокошить. Да, его ребятки делали большую работу — заключали сделки, получали деньги от различных фондов, вели учет того, что сделано из обещанного.
Пора, Джордан. Время.
Да, время. Всего пять минут побыть одному — это была роскошь, которую он очень редко мог себе позволить. Интересно, как он собирается вырваться на несколько часов из этой круговерти? Как это будет — снова увидеть Анни?
«Нет ничего страшнее самого страха» — смысл этой мантры Джордан постиг еще в школе и не раз убеждался в ее истинности. И он повторил ее еще раз, надевая черный тщательно выглаженный костюм, который был выбран для предстоящей речи. Тут вам не Калифорния, где можно обойтись джинсами и вельветовой курточкой. Он подарил своему отражению ослепительную улыбку, и в голове автоматически всплыли фразы, которые предстояло произнести. Изменения. Новые надежды. Экономика. Дефицит. Может, пару шуток, если к этому будет расположена аудитория. Даллас — это нефть, аэрокосмическая промышленность, банковское дело. А еще Даллас — это Кеннеди.
Но пока в голове всплывали нужные фразы, он вспомнил и другой город. Оксфорд летом 1970 года. Лунный свет, чарующий ритм гитар ансамбля «Дорз», и Анни, чья кожа была теплой и шелковистой под его ладонями.
Анни. Конечно, это был ее голос, сильный, как у актрисы, и оттого такие мягкие согласные. Как всегда, она сразу перешла к делу. Странно, но наряду с чувством безысходности и отчаяния ее слова разбудили в нем ощущение гордости. Да-да, гордости.
«Джордан, у меня есть сын. Он думает, что ты — его отец, и он едет в Нью-Йорк тебя разыскать».
Оксфорд, Англия — двумя неделями раньше
1
Представь себе это
Том облокотился на широкий каменный подоконник и перевесился за окно. На улице был туман, и еще промозгло, остро пахло гарью — жгли листья. Наконец-то он здесь. Он все-таки сюда приехал. На мгновение Том замер, слушая звон множества колоколов где-то вдали. Скоро он научится отличать звучный голос колокола на надвратной башне Сэра Кристофера Врена, той, что на входе в колледж — в его колледж. Колокол звонил каждые четверть часа для всего населения центрального Оксфорда — от преподавателей, отшельнически погрузившихся в изучение книг в одном из уголков колледжа, до туристов, прогуливающихся по улицам и глазеющих на витрины магазинчиков. Звон колоколов, приятно будоража, вызывал в голове Тома целую вереницу образов — средневековых монахов, Джуда Обскуре и Себастьяна Флайта с его игрушечным медвежонком. Том бросил последний взгляд на картину, которую мог видеть каждый студент Оксфорда из своей комнаты, — каменные башни, поблескивающие на солнце крыши, серое небо — и закрыл окно. Затем стал оглядывать свою новую комнату, которой предстояло на этот год стать его домом.
Его отец искоса глянул на пятнистый — якобы персидский — ковер и на видавшие виды кожаные кресла с изодранными подлокотниками. Том надеялся, что отец не заметит, что на одном из ящиков стола кто-то вырезал ругательство. Отцу здесь не нравилось. Наверное, ему больше по вкусу современный, более удобный корпус. Тома же совсем не привлекали эти квадратные формы. В Англию он ехал не только ради хорошо работающего душа. Зато в старом здании была особая аура истории, наполненная отголосками кипучей юности прежних школяров, слабое эхо страны Ивлина Во.
Или он уже попал под обаяние историй, рассказанных Олдвортом. Олдворт должен был стать слугой Тома. Он был уже в годах, с красными щеками и полоской седых волос — совсем как у барсука, и сильным местным крестьянским акцентом. Том и отец познакомились с ним случайно, пока они возились с чемоданом. Олдворт вызвался показать им дорогу. Если у Тома и оставались какие-то, чисто книжные, иллюзии относительно «братских» отношений со слугой, они мигом испарились, как только он перехватил презрительный взгляд, брошенный Олдвортом на неуклюжий чемоданище. Подобно дворецкому из старых фильмов ужасов, он с церемонным видом повел их вверх по лестнице, скучливо выжидая на каждой лестничной площадке, когда Том и его отец, задыхающиеся от тяжести этого жуткого чемодана, одолеют очередной марш крутых ступенек. Когда они добрались-таки до комнаты, отец неожиданно извлек на свет бутылку виски — подарок в честь новоселья, Олдворт сменил высокомерие на доверительность и принялся рассказывать об Оксфорде. Среди студентов было немало интересных личностей — один из них часто посылал Олдворта на скачки с распоряжением поставить на кон сто фунтов, а другого отправили домой после того, как в его комнате было обнаружено сразу две юных леди. «И одна из них была королевской крови. Но все это было давно. Никто уже не следит, когда ложатся спать студенты. Юные джентльмены и дамы — все смешалось в наши дни».
Отец Тома, подняв брови, сказал, что ему пора в Лондон — «и не забудь позвонить вечером матери». Олдворт пошел его провожать, и Том остался в комнате один — с чемоданами, сумками, коробками, ракетками, лампами и одеждой. Конечно, все это предназначалось не ему. Тому предстояло делить эту комнату с Брайаном, высоким парнем в бейсбольной кепке. В настоящую минуту Брайан распихивал по полкам свое добро, перед тем как отправиться к родителям на чай. Вроде бы малый ничего, хотя его багаж был куда основательнее багажа Тома, который свой замасленный чемодан откопал на пыльном чердаке, а у этого парня чемоданы один к одному, изысканного оливкового цвета, и щегольская лампа для чтения в придачу.
Том перетащил чемодан в свою спальню — холодноватый куб с железной кроватью, шкафом и изъеденной известкой раковиной. У Брайана за соседней дверью точно такая же. Распахнув чемодан, Том мрачно уставился на его содержимое. Внутри на крышке была затейливым шрифтом выведена фамилия его матери, в обрамлении цветов. Наверняка сама писала. Надо же, она тоже была молодой, подумал он. И тоже здесь училась, когда обучение было раздельным и всех заставляли носить форму.
Том вытащил новенький сверкающий чайник, словарь Уолкмана, магнитофонные ленты, многочисленные книги и вывалил остальное на пол. Под своими носками он обнаружил фотографии, сделанные им в Праге. Он хотел повесить их над камином, у двери. А на одной из фотографий была Ребекка, вышла просто здорово. Волосы разлетелись, улыбается. Он тоже не смог сдержать улыбку. Он ее звал «старуха», поскольку она была на шесть месяцев старше. Он познакомился с ней — удивительным и волшебным созданием — всего несколько недель назад в Суссексе. Она уже второй год там учится. Он
