— Чаю? — спросила она, стремясь выгадать время.
— Да, было бы хорошо.
Анни налила чай в кружки и села напротив Тома. «Относись к нему, как к равному, а не как к сыну», — сказала она себе. Ну, что ж, она постарается.
— Это прекрасно, что ты вернулся, дорогой. И я сразу хочу извиниться перед тобой за то, что так долго не говорила тебе об обстоятельствах твоего рождения, я просто думала, что ты болезненно воспримешь правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя несчастным. Мне очень жаль.
Том глядел на нее с удивлением, забыв про яблоко.
— Ладно, все в порядке, — пробурчал он смущенно.
— Нет, пока не в порядке. Я знаю, что ты хочешь, чтобы тебе рассказали о твоем рождении, и пришло время это сделать. — Анни замолчала. Она до сих пор не знала, что ей следовало говорить. Она должна сказать правду. С другой стороны, для чего нужна эта правда? Чтобы и Том и Эдвард стали несчастными, если она расскажет им про Джордана, хотя истинным отцом стал именно Эдвард.
— Ладно, мам, — повторил Том. — Папа все объяснил.
— Он? — Анни постаралась скрыть свое удивление. Как Эдвард мог объяснить то, чего не знал? — Все? — спросила она.
Том кивнул.
— О том, как вы поссорились, как ты уехала и отец не мог тебя разыскать и как все же нашел. Знаешь, ты могла бы рассказать все и раньше. Это не такое уж и страшное известие. Когда я сказал Ребекке о том, что я незаконнорожденный, она нашла это даже романтичным.
Том улыбнулся, но тут же посерьезнел.
— Хотя папа объяснил мне, что для тебя это было не очень романтичным — иметь ребенка в таком возрасте без всякой поддержки.
Анни почувствовала, как у нее сжалось горло.
— Это была моя вина, — сказала она. — Я не хотела ставить Эдварда перед фактом, что ему надо заботиться о тебе.
— Но он хотел этого, как он сказал, — нахмурился Том. — Разве не так?
— О, конечно, — поспешила уверить его в этом Анни. — Он был очень взволнован, когда узнал о тебе. Но я-то не знала, как он к этому отнесется… Но, кроме того, была еще одна причина, — добавила она, поднося к губам кружку с чаем.
Она заметила, как напрягся Том.
— Что? — спросил он.
Анни начала рассказывать о том дне, когда призналась матери, что беременна.
— Моя мать совсем не хотела, чтобы у нее был ребенок. И я это постоянно чувствовала. Это была другая причина, по которой я скрывала от тебя правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал, что родился вопреки моим планам и моему желанию. Это не так. Я хотела, чтобы ты родился.
— О! — Том замолчал, глядя в свой чай. Затем поднял на нее изумленные глаза. — Так ты, значит, тоже незаконнорожденная?
Анни не могла сопротивляться своему порыву и, обойдя стол, обняла его. Он позволил это сделать и похлопал ее по спине.
— И по этой причине ты никогда не рассказывала мне о своей матери.
— Отчасти, — Анни рассказала о том, как она повидала свою мать и Ли, стараясь передать свои чувства: радость, печаль, разочарование. — Я просто хотела, чтобы ты чувствовал себя так, как любой другой мальчик. Я хотела уберечь тебя от дрязг. Я сама мало жила с семьей, и я так от этого страдала. Может, я чересчур усердно старалась тебя опекать, но бывают в жизни обстоятельства, когда человеку важно знать, что у него за спиной его семья.
Том медленно кивнул.
— Примерно то же говорит и Роза.
— В самом деле? Никогда не думала, что она стала бороться за семейные ценности.
— Ты сама сделала ее моим моральным наставником, попросив ее стать моей крестной матерью. — Он отодвинул кружку. — Она сказала мне несколько интересных вещей.
— Да, ну каких, например?
Том пристально посмотрел на нее. Она не могла понять, что означает этот взгляд.
— Например, то, что я должен простить тебе твое бурное прошлое.
— А! — Анни почувствовала, что краснеет. Что Роза сказала ему? Когда она уже собиралась ответить, то услышала, что хлопнула входная дверь. Похоже, у них стало семейной традицией закрывать дверь с грохотом. Было слышно, как шлепнулись на пол школьные ранцы. Домой вернулись девочки.
Том вскочил и что-то сунул ей в руку:
— Пусть это лучше будет у тебя.
Обыкновенный белый конверт, Анни опустила конверт в свой карман, и в то же мгновение на кухне появились дочери, выглядящие, как обычно — как будто они побывали в центрифуге стиральной машины. Но для Анни они даже так выглядели красавицами — двумя черноглазыми темноволосыми девочками, как бы сошедшими с картин старинных итальянских мастеров.
— Том! — крикнула Эмма и бросилась к нему. — Что ты здесь делаешь? Как ты отлично выглядишь!
— Привет, девочки! — Том величественно поднял руку. — Я побывал у своей крестной матери в Нью- Йорке, — бросил он небрежно, но добавив в свои слова немного апломба. — Разве вы не знали?
Анни подошла к дочерям и крепко обняла их.
— Как я рада видеть вас снова! — воскликнула она.
— Полегче, мама, — пробурчала Касси. — Можно подумать, что ты не видела нас всю жизнь, а не несколько дней. — Она снова повернулась к Тому. — Какой классный костюмчик. Это Роза тебе его купила? Ну, это несправедливо. А когда она собирается пригласить в Нью-Йорк меня?
Том критически глянул на нее.
— Не спрашивай, что сделали для тебя. Спроси себя, что ты сделала для других.
Анни принялась готовить обед. Она нарезала лук, бекон, разложила фазанов на противне и вымыла овощи. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Девочки отправились в комнату Тома, чтобы посмотреть на остальные приобретения для его гардероба. Анни принялась печь яблочный пирог и включила радио. К этому времени как раз поступила первая информация о выборах, и она поймала себя на том, что напряженно прислушивается к тому, что сообщают. Согласно предварительным данным, почти все восточное побережье США, которое голосовало раньше остальных избирателей, проголосовало за Хоупа. Ура! Его соперник побеждал в Индиане, Южной Каролине, Вирджинии, Оклахоме.
— Заткнись! — огрызнулась Анни, нарезая яблоки.
Видно, услышав ее, диктор сообщил, что очень вероятно возвращение в Белый дом демократов после двадцатилетнего перерыва. Американцы, голосовавшие на избирательном участке в Париже самыми первыми, с 1924 года, как правило, выбирали того, кому было суждено стать будущим президентом. За шестьдесят лет они ошиблись только один раз.
Слушая радио, Анни убрала стол и поставила на нем свечи. В это время часы известили ее, что уже поздно и скоро должен приехать Эдвард. Анни засунула фазанов в духовку, вытерла руки и отправилась наверх, в ванную. Еще есть время принять ванну и переодеться. Но только она открыла кран, как стукнула входная дверь. Она, смутившись как школьница, чуть не выпрыгнула из ванны, но потом одумалась. Эдвард столько раз видел ее раздетой.
Послышались его легкие шаги по лестнице, затем скрип половиц, когда он пересекал спальню. Эдвард осторожно открыл дверь.
— Ты вернулась, — произнес он, глядя на нее знакомым изучающим взглядом.
— Как видишь. Ты не почувствовал, что в духовке жарятся фазаны? — Анни услышала, как неестественно оживлен ее голос.
— У нас праздник?
— Я надеюсь на это, — произнесла Анни и погрузилась глубже, чтобы скрыться от его честного взгляда. — Ты, между прочим, еще не снял пальто.
— В самом деле, — спохватился Эдвард и на мгновение исчез из вида, чтобы повесить пальто. Анни
