баню! — заключил Майор с диким рычанием, которое у него обычно предшествовало взрыву негодования.
Саломон не стал настаивать на ответе, горячо поблагодарил за ласковое обхождение и метнулся к своей лавке. А Антиох с напарником привели все в порядок и, без дальних околичностей тяпнув по банке, завалились спать под банками для гребцов, но сперва накрыли барку латаной-перелатаной парусиной, чтобы сбить с толку зевак, которые могли принять ее за простую палатку из какого-нибудь кемпинга.
Глава XL
Дуракаваляние
На рассвете следующего дня разбудило Майора пение-шипение гомонящих дерьматросов. Они квочили на ветру, ширяясь крыльями, и приглядывали за глупыми как пробка поплавками, что беспечно приплясывали на гребешках прибрежных волн. Порой тот или иной дерьмат-рос стрелой бросался вниз и почти сразу поднимался с зажатым в клюве незадачливым поплавком, уже дохлым, ибо глоток прохладного воздуха для поплавков смертелен. Майор задрал ноги Антиоха и — кувырк! — перебросил через борт, чтобы спящий получше проснулся. Затем он разжег на днище барки маленький костерчик, чтобы братишка мог обсохнуть, когда всплывет, а всплывал Антиох моментально, поскольку его плотность была меньше единицы.
— Что у нас сегодня на завтрак? — довольно сухо сказал Антиох, делая подготовительные упражнения для развития навыков плавания.
— Вон тот здоровенный дерьматроешце, - поделился с другом планами Майор и выстрелом из револьвера сбил довольно мясистого представителя этого семейства пернатых, промахивавшего всего в каких-нибудь шестидесяти метрах над ними.
Птица упала в барку вниз головой и через раскрытый клюв нанизалась на тонкий прут, который Майор загодя выстрогал из разлетевшегося в щепки учебного бронебойного снаряда, заныканного на черный день, по всей видимости, предыдущим владельцем барки. Голова у дерьматросов гораздо тяжелее гузки, где одни лишь небольшие скопления кишечных газов. Именно эту анатомическую особенность на все сто использовал Майор, тонкий знаток по части повадок млекопитающих.
Приладив над костром вертел, Майор поддерживал огонь при помощи выдолбленного в днище желобка; он сливал на противоположный конец бензин из канистры и тем самым держал ее на дистанции от точки загорания в соответствии с правилами противопожарной безопасности на водах.
И трех часов не прошло, как отлично прожаренное пернатокрылое взмыло ввысь, и Майору пришлось еще раз стрелять из своей пушки по дерьматросу, гробанувшемуся, по счастью, точно в гарнир — в кучкующихся на корме съедобных моллюсков Саломона. Антиох предпочел дюмашу и запоем проглотил четыре толстых куска, но от столь зверской дозы почувствовал себя худо, и лишь приступ морской болезни исцелил его.
Заморив таким образом червячка, два товарища отвязали цепь от кольца и отшвартовались от причала, однако, пока меняли галс на запасную брам-рею, юркий лаг — вжик-вжик — упорхнул с попутным ветром. В то утро дул северо-с-понтом-южный бриз, настолько легкий, что был неощутим, сколько ни слюнявь палец, и Майор направил винт кормового мотовесла в сторону паруса, чтобы наполнить его вспомогательным ветром. Потом он бесстрашно взялся голыми руками за клеммы электромотора и поднатужился. Антиох принялся остервенело метелить его ногами под локотки, и, подпитываясь от такого естественного источника энергии, мотор чихнул и зафу-рычил, как ударенный током псих. В первую голову следовало экономить топливо, так как это был единственный груз на борту, заменявший балласт, без него барка неизбежно взяла бы курс на сушу.
За несколько часов плаванья Майор с Антиохом отошли на двести метров от берега и теперь могли насладиться панорамой города и видом на железнодорожный мост, чертовски искусное ювелирное изделие. Затем барка легла в дрейф, и минут через пять ее отнесло течением в песчаную бухточку, охраняемую подводной грядой коралловых рифов, где укрылся сторожевой отряд кишечнополостных животных, мадрепоров; так вот, к счастью для мореходов, эти полипы имеют обыкновение нажираться как свиньи. Перед тем как пристать к берегу, они промерили веслами глубину и, сломав оба, решили, что здесь, скорее всего, по колено. Майор спрыгнул и едва не утоп, потому что на свою беду угодил в океанскую впадину длиной со всю линию пляжа.
Наконец они обрели твердую почву под ногами, разделись до салатных шелковых подштанников, но оставили темные очки. Солнце раскочегарилось как паровозная топка, и новоиспеченные пляжники пообещали друг дружке с места не сойти, пока не изжарятся дочерна. Майор пошел на разведку и как в воду канул на два часа; было уже пять часов пополудни, и Антиох начал волноваться. Одевшись, он отправился искать без вести пропавшего разведчика.
Глава XLI
В поисках утраченного Майора
Мягкий пляжный песочек перекатывался через отлогие дюны и проваливался в тартарары, к самому центру земли, о чем было довольно непросто догадаться ввиду того, что земля непрозрачна. Дальше, сразу за дюнами, — обрывистый скалистый берег, оскалившийся острыми зубцами, ощетинившийся колюще- режущими копьями, одним словом, м а ш и - к у л й — и никаких гвоздей: природная галерея с навесными бойницами, загаженная пометом дерьматросов и прочих морских ПТИЦ, забрызганная пеной, а кое-где и спермацетом, с эдаким зловещим намеком на жестокие игрища, которые устраивали вечерами в заливе сексуально озабоченные кашалоты. Срыгнутые морем обломки кораблекрушений, потускневший samovar с накрывшегося медным газом ледокола «Мудозвонофф», с портом прописки в Одессе, и кирпичи, истолченные до состоя ним невесомой ныли и перемешанные с песком так интимно-тесно, что о присутствии кирпичей пляжникам было совершенно невдомек. Ноги Анти-оха оставляли в сыпучей почве аккуратные симметричные отпечатки пальцев. Он неудержимо приближался к краю обрыва.
Грот он обнаружил почти мгновенно и вошел без лишних раздумий.
Глава XLII
Пути-дорожки Барона и Майора пересекаются
Преодолев три километра вслепую, Антиох позволил себе передышку и уселся на ближайшую кучу шифера, какая попалась ему если не на глаза, то уж точно под руку. Он решил немножко обмозговать ситуевину.
Жестко, с упором полоснул он колесиком зажигалки по придорожному кремню и при свете едко чадящего трутовика узнал знакомые места.
Он находился на лесной опушке прямо у входа в обширную пещеру, куда, как в трубу, уносилось его дыхание, вызывая в отдалении малопонятные отголоски. Напольное покрытие тут заменяли сплошняковые ряды сталагмитов, похожие на длиннющие шерстинки ковра ручной выделки, от которых, если пройтись босиком, в пятках появлялось забавное ощущение, будто ступаешь по щетине ландского жителя, не брившегося пару деньков. В рисунках на потолке смешались два стиля: классический пещерный, восходящий к золотому веку, и неопалеотический, чьим родоначальником был некто Дюхер, выдающийся троглодит, никем не понятый и недооцененный при жизни, даром что его высоко декоративные творения вносили оживляж в квартиры кроманьонцев. Самое имя Дюхсра абсолютно забыто в наши дни, да оно и к лучшему, ибо этакое имя негоже произносить вслух, задумчиво пуча губы; не для целомудренных оно ушей, не для таких невинных созданий, как художники и артисты.
