Ничего. Абсолютная пустота. Полное отсутствие, внезапное и резкое, как будто отсеченное ударом бритвы. Небо начиналось намного выше. Заинтригованный Жоэль подошел к Ноэлю.
— Что случилось? — спросил он. — Рабочие унесли старую стену?
— Наверняка, — сказал Ноэль.
— Ничего не осталось, — промолвил Жоэль.
— Что же это они сделали? — удивился Ситроэн. — Что же это такое? Не цветное. Не белое. Не черное. Из чего это сделано?
Он сделал шаг вперед.
— Не трогай, — удержал его Ноэль. — Не трогай, Ситроэн.
Ситроэн вытянул вперед руку, но все-таки остановился в нерешительности на краю пустоты.
— Я боюсь, — признался он.
— Там, где раньше была решетка, ничего нет, — сказал Жоэль. — Раньше виднелась дорога и уголочек поля, помнишь? Теперь — ничего.
— Как будто смотришь с закрытыми глазами, — сказал Ситроэн. — А глаза открыты, но кроме сада больше ничего не видишь.
— Как если бы сад был нашими глазами, а это нашими веками, — сказал Ноэль. — Это ни черное и ни белое, ни цветное, никакое. Ничто. Это ничтовая стена.
— Да, — произнес Ситроэн, — так оно и есть. Она попросила рабочих построить ничтовую стену, чтобы мы не вздумали выйти из сада. Получается, все, что вне сада, — ничто, и нам туда дороги нету.
— Но неужели ничего другого нет? — поразился Ноэль. — Только небо?
— Нам и этого достаточно, — изрек Ситроэн.
— Я не думал, что они уже закончили, — сказал Жоэль. — Было слышно, как они стучали молотками и разговаривали. Я думал, что мы увидим, как они работают. Мне все это не нравится. Я пойду к маме.
— Может быть, они не успели закончить всю стену? — предположил Ноэль.
— Пойдем посмотрим, — предложил Ситроэн.
Бросив брата, они полетели над тропой, которая вилась вдоль стены, еще когда стена существовала, над тропой, ставшей отныне границей их нового урезанного мирка. Летели они очень быстро, почти цепляясь за землю, ловко увиливая от низких ветвей.
Когда они долетели до площадки напротив скалы, Ситроэн резко затормозил. Они очутились прямо перед куском старой стены, с ее камнями и лианами, с нахлобученной на вершину зеленой растительной короной, осыпанной красочными насекомыми.
— Стена! — вырвалось у Ситроэна.
— О! — крикнул Ноэль. — Смотри! Верхушки уже не видно!
Стена медленно исчезала, будто уходила под воздух.
— Они разбирают ее сверху, — сказал Ситроэн. — Остался последний кусок. Мы ее больше никогда не увидим.
— А можно еще обойти с другой стороны, — сказал Ноэль.
— Ну, — фыркнул Ситроэн, — чего там смотреть? Все равно нам с птицами теперь веселее.
Ноэль замолчал. Он был полностью согласен; добавить было нечего. Теперь в пустоту погружалась нижняя часть стены. Они услышали команды бригадира; застучали молотки, затем воцарилась ватная тишина.
Раздались торопливые шаги. Ситроэн обернулся. Клементина. За ней Жоэль.
— Ситроэн, Ноэль, пойдемте, мои маленькие. Мамочка спекла на полдник очень вкусный пирог. Быстрее! Быстрее! Кто поцелует меня первым, тот получит самый большой кусок пирога!
Ситроэн не двигался. Ноэль подмигнул ему и бросился в объятия Клементины с выражением притворного ужаса. Она крепко обняла его.
— Что случилось с моим ребеночком? Он такой испуганный. Что его беспокоит?
— Мне страшно, — прошептал Ноэль. — Без стены. Ситроэн чуть не расхохотался. Ну и юморист!
Жоэль, пережевывая конфету, принялся успокаивать брата.
— Ничего страшного, — сказал он. — Вот я совсем не боюсь. Новая стена красивее старой, и теперь нам будет еще лучше в нашем саду.
— Мое сокровище! — растрогалась Клементина, крепко обнимая Ноэля. — Неужели ты подумал, что мамочка способна сделать что-нибудь такое, что может тебя напугать? Будьте паиньками и идите полдничать.
Она улыбнулась Ситроэну. Тот увидел, как ее губы задрожали, и покачал головой. Она расплакалась; он посмотрел на нее с любопытством. Затем, пожав плечами, все-таки подошел. Она судорожно притянула его к себе.
— Плохой! — сказал Жоэль. — Ты опять довел маму до слез.
И толкнул его локтем.
— Нет, нет, — спохватилась Клементина. Ее голос уже успел промокнуть от слез.
— Он не плохой. Вы все паиньки, вы все мои маленькие цыплятки. Пойдемте же, посмотрим на красивый пирог. Давайте!
Жоэль побежал вперед, за ним Ноэль. Клементина взяла Ситроэна за руку и повела к дому. Он плелся, бросая на мать колючие взгляды; ему были неприятны цепкие пальцы, сжимающие его запястье; его это стесняло. Ему были неприятны и ее слезы. Что-то вроде жалости удерживало его рядом с матерью, но эта жалость вызывала стыд, смущение, похожее на то, которое он испытал, войдя однажды без стука в комнату служанки и увидев ее голой перед тазом с пучком волос внизу живота и измазанным красным полотенцем в руках.
XXIV
'Деревьев больше нет, — думала Клементина. — Деревьев больше нет, новая ограда — отличного качества. Два пункта выполнены. Или даже подпункта, маленьких, конечно, но снимающих с повестки дня возможные последствия. Отныне значительное число несчастных случаев разного рода перейдет в категорию нулевой вероятности. Детки мои дорогие! Какие они большие, красивые, цветущие. А все кипяченая вода и тысяча других мер предосторожности! Как они хорошо выглядят. А с чего им выглядеть плохо, если все плохое я беру на себя? Но нельзя никогда терять бдительность, нужно продолжать в том же духе. Продолжать. Остается еще столько опасностей! Устраненная опасность высоты и пространства уступила место опасности гладкой поверхности. Земля. Гниение, микробы, грязь — все идет от земли. Нейтрализовать землю. Соединить участки стены таким же безопасным полом. Эти чудесные стены, эти незримые стены, стены, о которые невозможно удариться, но которые идеально ограничивают пространство. Которые ограничивают начисто. Если сделать и землю такой же; земля, сводящая на нет саму себя! Им останется лишь смотреть на небо… а небо так незначительно. Разумеется, несчастья могут свалиться и сверху. Но, не умаляя большую опасность неба, можно допустить — я не считаю себя плохой матерью, допуская, о! чисто теоретически — возможность отвести небу последнее по значительности место в списке опасностей. Ох уж эта земля.
Покрыть кафелем землю в саду? Керамическими плитками. Может быть, белыми? А солнечные блики, бьющие по их нежным глазкам? Раскаленное солнце; причем ни с того ни с сего перед ним проплывает облако; облако в форме линзы — что-то вроде лупы; сфокусированный луч попадает прямо в сад; белые плитки отражают свет с неожиданной силой, светящийся поток обрушивается на детей — их жалкие ручонки пытаются его остановить, защитить глаза, — и вот, ослепленные безжалостными частицами, они теряют равновесие — ничего не видят, падают ниц… Господи, сделай так, чтобы пошел дождь… Я лучше выложу пол черной плиткой. Господи, черные плитки — но плитки такие твердые, если они вдруг упадут — поскользнутся на мокром, после дождя, полу, оступятся — шлеп, и Ноэль растянулся на полу. К несчастью, никто не видел, как он упал; незаметная трещинка притаилась под его воздушными локонами — братья относятся к нему как обычно, не учитывая его состояние, — в один прекрасный день он начинает бредить — его осматривают — доктор ничего не понимает, и внезапно его череп раскалывается, трещина увеличивается, и верхняя часть черепа слетает как крышка — и изнутри вылезает мохнатое чудовище. Нет! Нет! Не может быть, Ноэль, только не падай! Осторожно!.. Где он?.. Они спят — здесь, рядом со мной. Спят в своих кроватках. Я слышу их сопение… лишь бы их не разбудить, тихо! Осторожно! Но это никогда бы не случилось, если бы пол был нежным и мягким, как резиновый, — да, вот что им нужно, резиновый пол,
