краб, и скрылся из вида. Не знаю, слышал ли он нас, но мы ему похлопали. Сильный порыв ветра отбросил нас от окна. Мама шагнула вперед, преодолевая сопротивление ветра, и со стуком закрыла окно. Комната сразу погрузилась в полную тишину.
— На улице уже так темно, — сказала Бабуля.
Мы спустились по лестнице, и мама вернулась на кухню, а мы с Бабулей пошли на ее половину. Она включила для меня телевизор и занялась своей раскраской, а я смотрел кино про Геракла, убрав звук. Прошлой ночью я плохо спал, потому что на кухне все кашляли и ворочались. От усталости и тепла меня сморило. Когда я немного спустя проснулся, Бабуля уже убрала краски и теперь готовила свиную отбивную в своей маленькой духовке. В телевизоре Геракл поднимал громадный камень. Дед проснулся и читал журнал. Увидев, что я тоже не сплю, он кивнул на телевизор со словами:
— Не нужно тебе смотреть эту дрянь. Лучше почитай журнал. Это познавательно. Видишь?
Он повернул журнал так, чтобы мне была видна страница, на которой он остановился. Текста там не было — только фотография голой женщины на коленях кого-то в костюме гориллы. Меня бросило в краску. Бабуля повернула голову и рассмеялась.
— Убери это, — сказала она.
Дед закрыл журнал и бросил на пол рядом со своим креслом.
После ланча Дед вытащил свою недоделанную работу. Я сидел рядом с ним за кухонным столом, а он собирал из пластмассового конструктора две фигуры — с одной стороны маленькой платформы расположился неандерталец, а с другой — человеческий скелет. Пещерный человек был уже готов и стоял, одетый в леопардовую шкуру, с дубинкой в руке. Дед работал теперь над грудной клеткой скелета, приклеивая одну за другой тонкие кости, а я держал череп, двигая нижнюю челюсть. Перед нами то и дело мелькала Бабуля, которая совершала свой ежедневный моцион — сто прогулок из кухни в гостиную и обратно.
Пока мы работали, Дед прихлебывал из стакана «Олд грэнд-дэд» и рассказывал мне об одном из своих морских похождений. Его корабль шел к побережью Италии, и они должны были зайти в порт. Стоял великолепный ясный день. Светило солнце.
— На горизонте появился город, в который мы направлялись, — рассказывал он. — Мне показалось, что я вижу рай небесный. В солнечных лучах здания отливали чистейшей белизной. Чем ближе мы подходили, тем красивее он становился — даже улицы были белыми. И пусть это послужит тебе уроком…
Я кивнул.
— Наш корабль привлек чаек — сотни их кружили в небесах, думая, что подходит рыболовецкое судно. Вот тогда-то я и понял, отчего город такой белый: дома и улицы были покрыты засохшим птичьим дерьмом. За долгие годы эти чайки изгадили там все.
Когда я вернулся в нашу половину, мама выпивала и курила за обеденным столом. По ее лицу я понял, что она не в настроении, а потому, несмотря на холод, пошел в свою комнату, забрался одетый в кровать и натянул на себя одеяло. Немного спустя в моем коконе накопилось тепло, и меня сморил сон. Мне казалось, что прошло всего несколько минут, когда меня разбудил Джим — он стоял рядом с кроватью, завернутый в одеяло.
— Вставай, — сказал он.
Я открыл глаза.
— Сейчас полчетвертого, а папа все еще не вернулся.
— И сколько времени прошло?
— Уже часов пять. Даже если бы он полз, все равно должен был вернуться.
— А что говорит ма?
Джим закрыл глаза, закинул назад голову и издал носом хриплый звук.
— Она вырубилась на кухне. А Мэри стало еще хуже. Нам нужен детский аспирин. Бабуля взяла Мэри к себе, закутала и уложила на диван. А я иду искать папу.
— Тебе стало лучше?
Он сел на краешек кровати и покачал головой. Я только раз видел брата таким слабым — когда пошел на одно из его борцовских соревнований и он проиграл. Мне представился отец — как, увязнув по пояс в снегу, он не может сделать ни шагу и медленно погружается все глубже и глубже, точно в болото.
— Я пойду, — вызвался я.
— Хорошо, — согласился Джим.
Я сбросил с себя одеяло.
— Я смогу, — сказал я, и та часть меня, которая не хотела никуда идти, вдруг куда-то исчезла.
— Тебе придется через окно.
— Я только боюсь провалиться.
— Снег уже не идет, а сугробы вроде покрылись коркой льда, так что будешь нормально скользить.
Я встал с кровати и пошел к шкафу — взять пальто.
— Уже поздно, скоро стемнеет. Нужно добраться до магазинов и поискать его. Если там не найдешь, сразу же возвращайся.
— Хорошо.
Перчатки мои были давно потеряны, а потому я достал из комода пару белых носков и надел на руки.
— Капюшон подними, — сказал Джим.
Мы пошли в его комнату.
— А Бабуля знает? — спросил я.
— Если б знала, то фиг бы тебя отпустила.
И Джим поднял окно.
Внутрь ворвался холодный ветер, и я подошел к окну. Брат помог мне забраться на подоконник, и я наконец выполз на крышу. Неожиданный холод и вид домов, засыпанных снегом, напугали меня, и я присел на корточки. Свинцовые краски неба были такими же насыщенными, как цвет лампочек с пузырьками.
— Ну, если не будешь срать, то слезай с горшка! — прокричал Джим, и я почувствовал его руку у себя на плече.
Я оглянулся — он стоял, высовываясь из окна. Добравшись до края крыши, я лег на живот, как прежде отец. Джим был прав: на поверхности снега была ледяная корочка. Я уже успел проделать половину пути, когда меня обуял страх провалиться. Я вообразил себе, как задыхаюсь в снежном плену, от ужаса стал двигаться быстрее и наконец упал. Решив, что я все-таки провалился, я закричал. Снег, который самортизировал мое падение, доходил мне только до пояса. Я встал и перевел дыхание, удивляясь тому, что сумел выбраться на дорогу. Насколько хватало глаз, дома с обеих сторон улицы были засыпаны снегом, причем высота заносов понижалась к проезжей части. Я вспомнил урок Закона Божьего, на котором миссис Гримм рассказывала нам, как расступилось Красное море.
Медленно, словно во сне, я двигался вперед. Ветер стих, и воцарилась такая тишина, что в какой-то момент мои уши сами произвели звук и мне показалось, что я слышу, как меня зовет Бабуля. Я пробирался к Хаммонд-лейн в конце квартала, надеясь, что снегоуборочная машина прошла там больше чем один раз.
Снова повалил снег. Громадные влажные снежинки падали вокруг, и когда я выбрался на Хаммонд, до наступления темноты оставалось не больше часа. Мои кроссовки промокли и подмерзли. Снег забивался под брюки, а носки были совсем не то что перчатки. Из носа капало. В конце квартала пришлось перебираться через громадный сугроб, нанесенный снегоуборочной машиной. Снег в сугробе был довольно плотным, но мне было страшно забираться наверх, потому что снежная груда казалась высоченной — футов под двадцать. Спустился я на улицу, покрытую всего несколькими дюймами утрамбованного снега. Хаммонд-лейн вела прямо к магазинам. Я устал, но идти стало нетрудно, и я вздохнул с облегчением. За моей спиной из мрака появился черный автомобиль, цепи на его колесах издавали ритмичный звук. Я знал, что это мистер Клири, директор Ист-Лейка, потому что левую руку он держал на баранке, а правую, как и всегда, у горла. Я помахал ему, но он меня не заметил.
Парковка перед магазинами была расчищена и окружена высоченными снежными стенами,