— Поэтому вы почти разрушили ваш брак и испортили жизнь своих детей?
— Не понимаю, почему ты так считаешь. — Отец пожал плечами. — Мы женаты уже тридцать пять лет, да и у вас с сестрой вроде бы все нормально.
Лили вцепилась влажными ладонями в край стола, словно надеясь найти в нем защиту.
— Я не могу говорить ни за вас с мамой, ни за Ви. Но у меня не все нормально. Совсем нет. Я даже не могу сказать любимому человеку, что люблю его.
— И ты обвиняешь в этом нас? — Вынув из кармана носовой платок, отец начал протирать им очки.
— Нет, но я всегда чувствовала себя виновной в смерти Эвана. — Лили слышала, как произносит эти слова, но не верила собственным ушам. — Как вы думаете, почему?
В комнате воцарилась тишина. Отец открыл было рот, но мать предостерегающе коснулась его руки.
— Теренс, я сама скажу. Лили права, ты же знаешь. После смерти Эвана мы уже никогда не были счастливы. Мы просто… жили. Но, Лили, я никогда не обвиняла тебя. Как ты могла подумать такое? Я винила только себя. Тебя я простила. А себя никогда не прощу. И это самое страшное — когда не можешь простить себя. — Говоря это, она продолжала держать мужа за руку. И Лили, со слезами на глазах, положила свою ладонь поверх рук родителей.
— Лили, я боюсь забыть свою маму. — Чарли стояла перед ней в трусиках, держа в руках пеньюар, в котором спала каждую ночь после аварии. С трагическим выражением лица она подняла его повыше, и Лили увидела, что он расползается по швам, а кружева протерлись до дыр.
Лили взяла у девочки пеньюар, опустилась на кровать и усадила Чарли к себе на колени.
— И меня! — Эшли тоже забралась на кровать.
Лили вдыхала их запах, чувствовала тепло их тел. «Как я жила без этого раньше? — спрашивала она себя. — Как смогу жить без этого?» Глубоко вздохнув, она отогнала эту мысль. Каковы бы ни были их разногласия с Шоном, ничто не меняло ее отношения к детям Кристел. Когда Лили приехала к ним в это утро, Шон и Камерон уже отправились на турнир. Миссис Фостер присматривала за девочками.
Чарли потерла истончившуюся шелковую ткань между большим и указательным пальцами.
— Он весь разваливается, а когда развалится совсем, я забуду ее.
Лили взяла с тумбочки зеркальце из набора Барби.
— Дорогая, это невозможно. Посмотри сюда. Что ты видишь?
— Себя.
— А кого ты себе напоминаешь?
— Это просто мое лицо.
— И лицо твоей мамы. — Лили поразилась сходству Чарли с Кристел. — У тебя глаза мамы и ее улыбка, и с каждым днем ты будешь все больше походить на нее. Но главное, она в твоем сердце. И та любовь, которую дарили вам мама и папа, она тоже здесь и тоже будет расти. Ты сохранишь ее навсегда.
Эшли, что–то пролепетав, сжала зеркальце обеими руками.
Чарли прижалась к Лили.
— Но мне хочется, чтобы мама и папа вернулись.
— Я знаю, малышка. Нам всем хотелось бы этого. — Лили прижалась подбородком к макушке девочки.
Чарли встала и с забавной, почти взрослой торжественностью, аккуратно свернула пеньюар и положила его в нижний ящик комода. Медленно, словно выполняя таинственный ритуал, она задвинула ящик назад.
— Наверное, мне лучше спать в чем–нибудь еще. Дядя Шон подарил мне футболку «Американских моторов».
— У меня есть идея, — сказала Лили. — Давайте–ка все вместе пойдем на турнир.
— Дядя Шон просил нас остаться с миссис Фостер.
После вчерашнего разговора он, вероятно, решил, что Лили не придет на игру. Но это означало лишь то, что он все еще плохо знал ее. Конечно, вчера Лили выставила его, а он, не возражая, ушел, но визит родителей убедил ее, что любовь важнее любой ссоры.
— Поскорее одевайся, — сказала она Чарли. — А я сообщу миссис Фостер, что сегодня она свободна.
Шон заметил, что без Лили и девочек играет совсем по–другому. Это показал уже первый удар, хотя Шон делал все, чтобы их отсутствие не сказалось на его результатах. Они не просто были его зрителями — Шон играл ради них. Когда они смотрели на него, он мог предсказать каждый удар с точностью до миллиметра.
Без них это была просто игра. Игра, в которой он добился кое–каких успехов, а еще способ неплохо провести день и посмотреть, чем все закончится.
Камерон изучал положение его мяча на фервее. Мяч лежал идеально — одним ударом его можно было выбить на грин.
— В чем дело? — спросил Камерон.
— Все нормально, — ответил Шон. — Почему ты спрашиваешь?
— Ха! Я видел, как ты бил.
— Он упал туда, куда я целился.
— Потому что ты хороший гольфист и тебе везет, но уже пора взяться за игру всерьез.
Шон наблюдал за Камероном, пока они вместе направлялись к мячу.
— Ты говоришь так же, как твой отец.
Камерон улыбнулся и расправил плечи.
— Да? — Когда они подошли к мячу, он порылся в карманах и достал оттуда индийский пенни, старый талисман Шона. — Я подумал, что он тебе пригодится. Так, на всякий случай.
Шон кивнул и взял у него монетку. Камерон хотел, чтобы дядя выиграл, поэтому нужно было приложить усилие и перестать думать о Лили. Он чувствовал себя отвратительно из–за того, как они расстались. Конечно, Шону не стоило набрасываться на нее. Его побудила к этому не злость, а страх потерять Эшли. Ведь если Шон не кровный родственник Эшли, у него нет никаких прав на нее.
Поэтому Шон и не мог забыть о Греге Дункане. Они поддерживали приятельские отношения, но после вчерашнего разговора между ними возникло напряжение.
Отъехав от дома Лили, Шон долго кружил по улицам, размышляя над ее словами.
Этим утром Шон рассказал Камерону о сделке, заключенной с Дунканом. Если что–то и помогало Шону продолжить сегодняшний раунд, так это лицо Камерона. С мальчика свалился груз опасений. Теперь он знал, что Эшли не передадут в чужие руки.
— Осталось только доиграть до конца, — заметил Камерон.
Сейчас, глядя на племянника, Шон видел, как повзрослел он за это лето. Озлобленность исчезла, и, хотя скорбь останется в его душе навсегда, теперь он справлялся с ней, как мужчина.
— Что? — спросил Камерон.
— В каком смысле «что»?
— Ты как–то странно смотришь на меня. В чем дело?
— Ни в чем, — ответил Шон. Потом понизил голос и сказал: — Я горжусь тобой.
Услышав ответ Камерона, Шон пожалел, что не сказал этого раньше.
— А я — тобой, — сказал племянник.
Хотя Шон лидировал, Дункан выиграл предыдущую лунку, что давало ему право первого удара на восемнадцатой. Это была сложная лунка длиной четыреста ярдов, пара, и Дункану предстояло сделать игл — пройти лунку, выполнив на два удара меньше пара, — чтобы победить.
Первым ударом Дункан отправил мяч вперед на триста двадцать ярдов, и он приземлился в
