Лилиана подняла указательный палец вверх.
– Они!
– Кто?
– Все! Продюсеры, режиссеры, коллеги – они все мне мешают. Я старею, а значит, становлюсь никому не нужной, вышедшей в тираж актрисой. Чертов шоу-бизнес штука жестокая, выживает сильнейший. Вышеперечисленным персонажам глубоко плевать на мои прежние заслуги. Да, в семидесятых, восьмидесятых и даже в начале девяностых я была на коне, но время, это коварное время постоянно дает о себе знать. Ты знаешь, почему я согласилась сниматься в «Грешниках»?
– Понравился сценарий?
– Черта с два! Сценарий – полное дерьмо! Режиссер идиот, а коллеги… меня ненавидят. Но я согласилась, потому что не желаю провести остаток жизни забытой, покинутой всеми актрисой. До «Грешников» я два года выживала благодаря унизительным эпизодам. Большое кино меня забыло. Шестидесятилетняя Лилиана Серебрякова им не нужна!
– Вы как-то упомянули, что предложения сниматься продолжают поступать…
– Правильно, но какие? Играть бабу Веру или тетушку Надю? Нет, Катка, это не мое.
– Неужели у всех актрис судьба настолько трагична?
– Представь себе, почти. Адская профессия, как любил говаривать мой отец. Актеру-мужчине выжить в кинематографе намного проще, к ним… больше снисхождения, понимания… не знаю, как это назвать. Хотя всякое случается, сколько актеров-мужчин были забыты после бурного всплеска бешеной популярности? – Серебрякова замолчала, уставившись на отражение в зеркале. Минут десять Лилиана разглядывала свое лицо, затем внезапно рассмеялась: – Когда я была девчонкой, страстно хотела вырасти, теперь жажду вернуться в детство. Смешно!
– Вы отлично выглядите, – решилась на комплимент Копейкина, понимая, куда клонит Лилиана.
– Пресса поливает меня грязью, мусолит каждый мой поход к пластическому хирургу, а я ведь всего- навсего хочу продлить молодость! Ката, разве это преступление? Разве актриса не имеет права стареть чуточку медленнее остальных?
– Лилиана Всеволодовна, у вас тушь потекла.
– Плевать!
– Хотите, я принесу…
– Я сказала, нет! – Серебрякова потянулась за сигаретой. – Единственный человек, который меня понимал и всячески поддерживал, это – Любомир. Он чувствовал меня изнутри, мы могли общаться без слов, даже его дурацкая выходка… – Лилиана запнулась.
– Какая выходка?
– Да нет, неважно.
– Нет уж, раз начали, продолжайте.
– Пустяки.
– Я вас прошу.
– Иногда ты бываешь невыносима! Ладно, слушай. Примерно три месяца тому назад он и Танька…
– Карпова?
– Она самая. Короче, эти двое решили надо мной подшутить. Сейчас я понимаю, ничего плохого они не замышляли, но тогда…
– Что они сделали?
– В тот день я наконец решилась на визит к врачу, частые головные боли довели меня до ручки. Взяв медицинскую карту…
– Разве она хранится у вас дома?
– Представь себе. Терпеть не могу, когда увесистый том с перечнем моих болячек покоится на полке в регистратуре. Некоторые люди очень любопытны, а любопытство может завести очень далеко. Карта лежала в сумочке, и во время съемок моего эпизода с Нателлой Любомиру вздумалось поразвлечься. Они с Карповой взяли мою сумку и спрятали ее в гримерке Круглова. Но во время перемещения не заметили – до сих пор не пойму, как такое возможно, – что карта выпала. Ты сама видела, какая суматоха на площадке, люди бегут, орут, ничего вокруг не замечают. В тот роковой для меня четверг на съемки проник журналист. А теперь догадайся с трех раз: кто обнаружил талмуд с моими болезнями?
– Он?
– В яблочко!
– И как разрешилась ситуация?
– Через неделю одна бульварная газетенка на первой полосе предала гласности все мои хвори.
– Но это противозаконно, вы могли подать в суд, ведь вторжение в частную жизнь…
– Оставь, ради бога, какой суд, забыла, в какое время мы живем? Еще не хватало пиарить поганое издание. А ты разве не читала?
– Нет, терпеть не могу сплетен.
– Жаль, миллион других читателей на тебя не похожи. Я думала – умру от стыда.
– Чем дело закончилось?
– Для газетенки – сенсация, для читателей – новый повод позлословить, а я свалилась с приступом дикой головной боли. Танька с Любомиром чуть ли не на коленях ползали, не зная, как замолить ошибку, ох… как же я тогда их ненавидела, именно в тот момент я поняла…
– Что?
Актриса вздрогнула.
– Ой! Катка, в затылок ударило.
– Лилиана Всеволодовна, что вы тогда поняли?
– Я… поняла простую истину: держать карту дома – это не гарантия, что твои болячки останутся в тайне.
Катарина видела, что Серебрякова лжет: в ней проснулась актриса. Лицо ее, еще пять минут назад выглядевшее простым и добрым, превратилось в маску надменности.
– Хватит болтать, – рявкнула Лилиана, – вернемся к сценарию! Я и так слишком разоткровенничалась, завтра утром пожалею о сказанном.
– Лилиана Всеволодовна, а Антон случайно не был замешан в этом розыгрыше?
Серебрякова подняла нарисованные брови.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ответьте.
– Нет… он непричастен к этому.
– А…
– Хватит! Не забывай, я плачу тебе деньги не за пустую болтовню, поэтому, будь любезна, займись своими прямыми обязанностями.
Копейкина взяла папку.
– Я готова.
До двух часов ночи Серебрякова пыталась запомнить текст, но это удавалось ей с трудом.
В итоге, посмотрев на часы, Серебрякова произнесла:
– Вроде суть я уловила, будем надеяться, не ударю в грязь лицом.
– Так и будет.
Лилиана заснула, а Копейкина, долго ворочаясь, прокручивала в голове события сегодняшнего вечера. Розыгрыш, невинный розыгрыш Любомира привел к скандалу. Интересно, смогла ли Серебрякова простить шутников, или… Нет, нет, надо думать о другом, это слишком жестоко и неправдоподобно. Внезапно мысли ее переключились на Идею Карповну. Катку очень удивила новость о возможной причастности гримерши к недавним событиям трагического характера.
– Нужно обязательно с ней поговорить, – прошептала Копейкина, чувствуя, как сон подкрадывается постепенно, унося ее в царство грез и фантазий.
Глава 22
Будильник противно запищал в пять утра. Разлепив отекшие веки, Катка нажала на кнопку, нехотя поднявшись с кровати. Прочапав в кухню, она с удивлением обнаружила стоявшую у окна с сигаретой
