жизни усопших – только затем, чтобы вновь обречь их на умирание, когда наше внимание переключается на что-то другое.
Анотина отвела меня в комнату, которая, как я и предположил раньше, была столовой. На длинном столе были аккуратно сервированы две дымящиеся порции – будто только что с плиты.
– А ты везунчик, Клэй, – весело сказала моя хозяйка, занимая место возле окна. – У нас сегодня стейк из карибу.
Каким образом все это здесь появилось – ваза с цветами, кувшин лимонада со льдом, крошечные морковки и клецки – очередная загадка, которая должна была бы меня ошеломить, но я не моргнул и глазом. Сев за стол, я вооружился ножом, вилкой и занялся мясом – разумеется, великолепно приготовленным.
– Очень вкусно, – сказал я, прожевав первый кусок. В глазах Анотины мелькнуло облегчение: наконец- то из моих уст послышалось утверждение, а не вопрос.
Некоторое время мы ели молча. Я не был голоден, но, начав, уже не мог остановиться. Моими челюстями словно двигала высшая воля. Даже мимолетная мысль о том, что изысканное блюдо – не более чем эхо памяти Белоу, не помешала мне расправиться с порядочным куском мяса.
Я как раз исследовал сырную начинку в клецках, когда Анотина подняла на меня взгляд и сообщила:
– Я занимаюсь моментом.
– Каким моментом? – не понял я.
– Неуловимым мгновением между прошлым и будущим. Состоянием, в котором мы всегда находимся и которое никогда не осознаем. Стоит нам решить, что мы испытываем его, как он тут же оказывается в прошлом. И вот мы ждем следующего мига, но едва осознаем его наступление – увы, момент снова упущен.
– И почему вас это интересует? – озадаченно спросил я.
– Ну как же! – запальчиво воскликнула Анотина. – Это ведь совершенно неизведанная область! В своих экспериментах я пытаюсь заглянуть в щелочку между прошлым и будущим, чтобы увидеть неуловимую страну настоящего.
– Любопытно, – пробормотал я, глядя в ее бездонные глаза и притворяясь, будто заинтересован ее словами.
– Разум заставляет нас забыть об этом миге, – с жаром исследователя продолжала Анотина. – Настоящее – не результат мысли, а скорее ее отсутствие.
– Отличный стейк, – обронил я, совершенно потеряв нить ее рассуждений.
Анотина снисходительно улыбнулась, но я, забыв о приличиях, не мог отвести от нее глаз.
– Там, в краю настоящего, – бог, – с пафосом заключила она и добавила уже совсем другим тоном: – Когда кончишь завтракать, пожалуйста, сними с себя одежду.
Через полчаса я сидел в лаборатории, голый, пристегнутый к металлическому креслу, и ощущал себя настоящей подопытной крысой. За столом напротив восседала Анотина с загадочной черной коробочкой в руках. Рядом наготове лежали блокнот и перо.
– Во время эксперимента может возникнуть небольшой дискомфорт, – предупредила она и нацарапала что-то в блокноте. – Не бойся, ничего страшного не произойдет.
Меня душили смущение и страх. Только теперь я начал понимать, что чувствовали мои физиогномические жертвы, когда я читал их.
– Я буду записывать твои ответы, так что постарайся быть искренним, – попросила Анотина. – Не спеши, подыскивай слова, наиболее точно соответствующие твоим ощущениям.
После этого изящная рука с черной коробочкой спряталась под стол, и я уже не мог ее видеть.
– Посмотри в окно, – велела исследовательница. – Сосредоточься на солнечном свете. Подумай, какой он теплый и прекрасный. Постарайся вспомнить что-нибудь приятное.
Я старался, но на ум не шло ничего, кроме воспоминания о рыдающем Батальдо у мрачной окраины Запределья. Встряхнув головой, я вызвал в памяти милые лица Эа, Арлы и их детишек. Мне вспомнилось, как однажды, теплым летним днем, я взял Ярека с собой на рыбалку. Этот день не был отмечен ничем особенным – кроме того, что мальчик поймал огромную речную смаду с оранжевыми пятнышками. Сняв рыбу с крючка, он положил ее на песок и исполнил ритуал, которому научил его отец. Ярек поблагодарил рыбу за подаренную пищу, а когда та стала задыхаться, долго гладил ее по чешуе, чтобы успокоить. Помню, в тот идиллический день, овеянный дыханием теплого бриза, я подумал о том, как прекрасны и чисты чувства этого малыша…
Мои грезы словно разорвал удар молнии: левую ягодицу пронзила острая боль, как будто на мой зад одновременно обрушились раскаленное железо и хлыст. Я дернулся и закричал.
– Опиши, что ты сейчас почувствовал, – с адским спокойствием попросила Анотина.
Меня душили слезы, и я злобно выкрикнул:
– Боль в жопе, вот что!
– И это все? – разочарованно спросила она.
– А вы что думали? – обиженно спросил я.
– Ну, например, момент? – с надеждой подсказала Анотина.
– Какой, к черту, момент! – в сердцах воскликнул я, и она аккуратно все это записала.
На этом допрос не закончился.
– Ты что-нибудь видел? Я покачал головой.
