– Не ощутил ли ты присутствие Всемогущего? – продолжала Анотина.
– Если Всемогущий – это жгучая боль в заднице, то ощутил, – огрызнулся я.
– Отлично, – сказала она и беззвучно прошептала: «Боль в заднице», – старательно выводя слова на бумаге.
Я рванул ремни, проверяя, не получится ли освободиться, но они держали намертво.
– Может, хватит?! – в отчаянии завопил я.
– Успокойся, Клэй, – строго приказала Анотина. – Теперь сосчитай в уме сумму семисот шестидесяти пяти и восьмисот девяноста.
Не успел я сложить пять и ноль, как следующий удар вонзился мне под лопатку… В том же духе пытки продолжались и дальше. Я чертыхался, кричал и умолял о пощаде, но Анотина лишь мягко улыбалась и всякий раз обещала, что осталось совсем чуть-чуть. Не помню, сколько раз ее пальцы нажимали на кнопки пульта, но под конец я и вправду узрел Всемогущего. Комната растворилась, и передо мной явился безудержно хохочущий Белоу. Несмотря на отчаянное положение, в котором я находился, у меня хватило сил удивиться: неужели даже в глубине комы Создатель сознает, что со мной происходит здесь, в его памяти?
Возвращение в сознание было медленным и мучительным. Прежде чем окончательно прийти в себя, я твердо решил покинуть летающий остров и поставить на своей миссии крест. Нужно было послать Мисриксу мысленный сигнал, что я хочу вернуться.
Когда я открыл глаза, была уже глубокая ночь. Я снова оказался в спальне, снова еле-еле теплились лампы, вот только лежал я не на коврике, а в кровати Анотины, и она спала рядом. В эту ночь она лежала на спине, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы вся моя ненависть угасла, уступив место благоговению.
Чтобы лучше видеть Анотину, я перевернулся набок и подпер голову рукой. Через окно в комнату проникали ароматы ночных цветов и бормотание океана. Я осторожно провел рукой в дюйме над телом Анотины, любовно повторяя топографию лица и груди, живота и бедер. Мне снова вспомнился Батальдо и его рассказ о том, как они с женой танцевали на берегу океана, не касаясь друг друга. Так я провел более часа.
11
Когда я проснулся утром, Анотины уже не было. Одежду свою я обнаружил в лаборатории, где и оставил ее вчера. Натягивая штаны, я опасливо поглядывал на электрический стул, содрогаясь при воспоминании о вчерашней боли.
Здесь, как и в лаборатории Белоу, по периметру стояли выстроенные в одну линию длинные столы. Да и вообще эта комната казалась уменьшенной копией той, что осталась в руинах Отличного Города. В полном соответствии с оригиналом на столах громоздились загадочного вида приспособления со змеевидными проводками и игольчатыми отростками. Среди этой коллекции диковинной машинерии тут и там попадались зеркала, свечи, склянки с порошками и огромные банки с разноцветными растворами. При мысли о том, какими адскими способами все это можно использовать, ноги сами понесли меня прочь и привели в столовую.
Там, как я и подозревал, меня уже ждал завтрак: яичница, сосиски и – о чудо! – чашка дымящегося озноба. Пару минут назад, когда я проходил мимо, всего этого великолепия здесь не было. Я даже улыбнулся от удовольствия – очень уж вкусно все это выглядело и пахло. Стоило мне пригубить озноба, как на меня нахлынула ностальгия – как прошлой ночью, когда я отведал «Сладости розовых лепестков». Уплетая сосиски, я вдруг вспомнил, что именно эти яства снились мне сегодня. Это открытие таило в себе немало любопытных выводов, но мне было не до размышлений: я ел. Как и прежде – не ради утоления голода, а единственно повинуясь загадочному чувству долга.
Расправившись с завтраком, я отодвинул тарелку и слизнул последнюю каплю озноба. Напиток вызвал обычный прилив энергии, на которую я привык полагаться еще будучи верным рабом государства, а забытый вкус разбудил тягу к курению. Решив, что надо будет при случае позаимствовать сигарету у Нанли, я стал обдумывать, как это поизящнее сделать, как вдруг осознал, что без толку трачу драгоценное время. Я не без труда припомнил лица моих соседей по Вено и то ужасное положение, в котором они очутились. «Не забывай», – наказал я себе.
Я вернулся в лабораторию. Осматривая выстроившиеся в ряд столы, я гадал, какие математические формулы, философские тайны и щемящие воспоминания хранятся в душах лежащих передо мною предметов.
– Может, вот это и есть химический состав вакцины… – пробормотал я, осторожно дотрагиваясь до золотой вилки с тремя зубцами и короной на черенке. Потом мое внимание привлек стального цвета шар с кулак величиной, что покоился на небольшом постаменте. Взяв сферу в руки, я обнаружил, что, несмотря на массивный вид, она легче бумаги. В качестве объекта изучения шар годился не хуже любого другого предмета, а потому я взял его с собой.
Проходя мимо столовой, я заглянул туда. Посуда уже исчезла. На столе не было ничего, кроме ослепительного солнечного света. Вернувшись в спальню, я, скрестив ноги, уселся на коврик и поднес сияющий шар к глазам. В гладкой поверхности искаженно отразилась моя физиономия с огромным расплывшимся носом.
Я изо всех сил старался направить взгляд сквозь собственное отражение, словно надеялся разглядеть за ним ключ к разгадке истинной сущности предмета. Однако, сколько я ни таращился, так ничего и не увидел, кроме своих зрачков да отраженных в них стальных шариков – каждый с уменьшенной копией моего лица. Обладай мои глаза зоркостью микроскопа, можно было бы исследовать этот оптический фокус до бесконечности. Зрелище было завораживающее: даже убедившись в бесполезности этого метода, я долго еще продолжал пялиться в одну точку, пока глаза не стали разъезжаться в стороны, а голова не заныла от напряжения.
Следующей гениальной идеей было поднести шар к уху. Закрыв глаза, я напряг слух с таким тщанием, с каким не вслушивался даже в слабый пульс новорожденного. Меня окружали мириады звуков острова: шум ветра и рокот далекого океана, щебет мнемонических пташек в лесу… Потом эти звуки уступили место биению крови в висках. Концентрация достигла такой степени, что я слышал все – кроме шара. Тот, казалось, был отлит из абсолютной тишины.
Я потер его ладонями, покатал между ними и поводил вокруг лица. Даже водрузил его на голову в надежде, что символическое значение просочится сквозь череп в результате разницы в давлениях или чего-нибудь в этом роде. Время от времени в мозгу возникали какие-то образы – то мне виделся черный пес
