– Правильно, у Геннадия. Теперь верни карту мне.
– Я ее купил, – повторил он, пряча в карман джинсов телефон.
Катка глубоко вздохнула:
– Получишь свою тысячу, давай сим-карту.
– Она у меня не с собой. Дома.
– Тогда вперед, время не ждет.
Сорок минут спустя, расставшись с тысячной купюрой, Катарина вернулась к «Фиату».
Поздравив себя с завершением успешной операции, она занялась «конфискованным» мобильником Купатовой.
Ката не ошиблась. Сим-карта хранила довольно интересную информацию. Входящих звонков Александра Константиновна в день убийства не получала, не звонила днем никому и она сама… Но зато вечером, вернее ночью, Александра набирала номер Эрнеста.
Копейкина покрылась потом.
Звонок был сделан в ноль часов сорок две минуты.
– Господи, она звонила Эрику перед самой смертью.
Черные круги перед глазами и нарастающий шум в ушах заставили Катку откинуться на спинку сиденья.
Эрик… Эрнест… С какой стати Александра звонила сыну ночью?
Ей вспомнился уступ, окно и клумба пионов.
– А что, если Эрик приехал в особняк не утром, а сразу после полуночи?
Открыв бутылку минералки, Ката с жадностью стала глотать теплую воду.
Без четверти пять она уже сидела за столиком открытого кафе и озиралась по сторонам.
Эрнест приехал с десятиминутным опозданием.
– Не мог найти ключи от машины, – сказал он, сев на пластмассовый стул. – А что за срочность, по телефону ты толком не объяснила, зачем хочешь со мной встретиться? И вообще, почему нельзя было поговорить дома?
– С глазу на глаз мне будет легче.
– Загадочная ты женщина, Катарина. Вся окутана таинственностью.
Катка отпила остывший кофе и попросила:
– Эрик, будь другом, принеси пару салфеток.
Он встал.
– Эрик, подожди. У меня телефон разрядился, не одолжишь свой? Надо позвонить Розалии.
– Держи, – усмехнувшись, Гжельский пошел за салфетками.
Трясущимися руками Копейкина нажимала на кнопки его телефона.
Когда Эрнест вернулся, Ката с вызовом уставилась на него.
– Да что с тобой, в конце концов? – насторожился он. – Ведешь себя неестественно. Ты здорова?
– Эрик, зачем ты соврал?
– Я? Когда?
– Почему не сказал майору, что в ночь убийства Александра Константиновна звонила тебе на сотовый?
Гжельский моментально покрылся испариной.
– Звонила мне? Ты что-то путаешь.
– У меня телефон Купатовой. Отрицать бессмысленно.
Эрнест быстро осмотрелся вокруг.
– Я не посчитал нужным рассказывать о звонке тетки, потому что в действительности с ней не разговаривал. Не забывай, я находился в дороге, а когда она звонила, я спал. Провел несколько часов за рулем – глаза слипались. Я попросту не слышал ее звонка. Увидел, что она звонила, лишь утром.
– Экспертиза установила, что смерть Александры наступила…
– Да, да, знаю, между полуночью и двумя ночи.
– Ее звонок, сделанный без восемнадцати час, мог здорово помочь следствию. Но ты упорно молчал. И я хочу услышать правду – почему.
– Говорю, я с ней не разговаривал!
– Очередная ложь. Пока ты ходил за салфетками, я узнала много интересного.
– Может, поделишься информацией? – с издевкой в голосе процедил Гжельский.
– С удовольствием. Утверждаю со стопроцентной гарантией – ты разговаривал с тетей. Об этом свидетельствует высвеченный номер ее телефона во входящих звонках. Если бы, как ты выразился, ты спал и не слышал звонка, то номер Купатовой значился бы в пропущенных вызовах. А он во входящих, Эрик. Доказательства налицо.
Эрнест побагровел:
– Я тебя недооценил, ты дашь фору любому сыщику.
– Не стоит мне льстить.
– Хорошо, – он нагнулся к ее лицу, – я ответил на звонок. Я сказал тетке, что не желаю с ней разговаривать, и отсоединился.
– Ты был ночью в особняке? Я права? Забрался в кабинет Александры через окно.
– Я стучал в окно, – выпалил Эрнест. – Не хотел будить домашних, а когда увидел свет в кабинете тетки, постучал по стеклу. Она открыла мне входную дверь, мы вернулись в кабинет, стали разговаривать…
– И?
– Для тетки я навсегда остался маленьким беспомощным мальчиком. Она закидала меня вопросами. Почему я бледный, откуда круги под глазами. Потом потребовала показать руки.
– Для чего?
– Предположила, что я наркоман и сижу на игле.
– А дальше?
– Я психанул, хотел уйти, а она закричала, что я ее родной сын. – Эрик закрыл лицо ладонями. – У меня разум помутился, я назвал ее сумасшедшей и выбежал на улицу. Машина стояла за воротами, я перемахнул через забор и уехал.
– Куда?
– Припарковался недалеко от поселка и просидел в тачке до утра. Когда садился в машину, раздался звонок. Я проорал в трубку и отключил мобильник. Все.
– Ты должен был рассказать об этом майору.
– Нет! – Эрнест вздрогнул от собственного крика.
Несколько человек за соседними столиками покосились в их сторону.
– Тетю уже не вернуть к жизни, – заявил Гжельский, сбавив тон.
Ката поднесла ко рту салфетку.
– Ты не до конца откровенен.
– А почему я вообще должен быть с тобой откровенным? Ты кто, Господь Бог? Или думаешь, что тетю убил я? Отвечай! Ты считаешь, я задушил Александру?
– Мне…
– Я ее не убивал! Заруби себе на носу – не убивал! Мы не виновны в ее смерти.
Эрнест побежал к своей машине.
Скомкав пластиковый стаканчик, Катка прошептала:
– Что он имел в виду под словами «мы не виновны»? Кто «мы»?
Вечером того же дня в спальню Копейкиной робко постучал Борис Игоревич. Застыв на пороге, он опустил голову и начал издалека:
– Катарина, тебе известно, что в последнее время на нашу семью свалилось много горя.
– Конечно, Борис Игоревич.
– Нам очень тяжело, мы все чувствуем себя неважнецки.
– Понимаю.
– Пойми также, что это наша семейная трагедия. Трагедия семьи Гжельских.
