На лбу Купатовой появились две морщины.
– Эрик, ты меня обманываешь. Мне не нравится твой внешний вид.
– Тетя…
– Посмотри на меня, – она дотронулась до его подбородка. – У тебя круги под глазами.
– Провел много часов за рулем.
– Почему приехал не поездом? Ты от меня что-то скрываешь? У тебя неприятности?! Эрик, скажи правду.
Он поднялся:
– Я не рассчитывал на такой прием. Столько вопросов, они меня напрягают.
Купатова прерывисто задышала:
– Твои глаза… Эрик, неужели ты взялся за старое? Снова принимаешь наркотики?
Эрнест вспыхнул:
– Вижу, не получится у нас сегодня разговора, дай мне ключи, я загоню машину во двор и пойду спать.
– Ответь, ты снова на наркотиках?
– Нет!
– Поклянись.
– Клянусь.
– Не верю. – Александра Константиновна была готова разрыдаться. – Покажи мне свои руки.
– Что?
– Руки! Я хочу взглянуть на твои руки!
– Думаешь, я сижу на игле? Ну знаешь… – Эрик развернулся.
– Эрнест!
– В конце концов, ты мне не мать, и отчитываться перед тобой я не обязан. Человек приехал уставший как собака, а она…
– Ну прости, прости меня. Я постоянно о тебе беспокоюсь.
– Премного благодарен, – завелся Эрик, – но для этого у меня есть родители. Отец и мать.
Неизвестно, что нашло на Александру, хранившую доселе секрет рождения Эрика, но она не выдержала:
– Я твоя мать! Я! Я! Я!
Эрик пошатнулся:
– И кто из нас двоих сидит на игле?
– Эрик, сынок, это чистая правда. Ты – мой сын! Я тебя родила. А Аглая приходится тебе теткой.
– Ты обезумела. Из-за смерти Олега ты потеряла рассудок. Не хочу ничего слышать.
– Куда ты… сынок.
– Не хочу, не хочу, – твердил Эрнест, выбегая на улицу.
Он перелез через забор, сел в машину и, надавив на газ, рванул с места.
Александра Константиновна упала на пол. Обхватив голову руками, она тихо завывала:
– Почему? Почему я не сдержалась? Господи, что же теперь будет?
Несколькими минутами позже Егор, слышавший крики Эрнеста, но не подозревавший, что Шура успела позвонить сыну, подошел к кабинету.
Купатова уставилась на Гжельского заплаканными глазами. Сквозь пелену слез Александра не сразу разобрала, что происходит. А когда до нее дошло, было уже поздно.
Удавка, накинутая на шею, сделала свое черное дело – Александра Константиновна умерла.
Егор поднялся в спальню. Руки его тряслись, сердце билось настолько громко, что казалось, его стук разбудит Дианку. Проглотив две таблетки снотворного, Егор лег в кровать.
Утром он собирался услышать истошные крики, но на деле все вышло иначе.
Стоило ему открыть глаза, как Диана, сидевшая перед зеркалом, весело пропела:
– Ну ты и соня. Сколько можно валяться?
– К-который час?
– Начало девятого.
Егор сглотнул.
– Ты уже спускалась вниз? – осторожно спросил он в замешательстве.
– Да. – Диана взяла губную помаду. – А что?
– Да так… ничего.
Приняв душ, Гжельский помчался вниз. Кабинет Александры был закрыт. Толкнув дверь, он вздрогнул. На том месте, где сегодня ночью он собственноручно задушил Купатову, никого не было.
Голова закружилась. Егор едва не потерял сознание.
«Она жива! Александра выжила! Не может быть», – билось в голове.
На трясущихся ногах Гжельский поднялся на второй этаж. У спальни хозяйки особняка он сделал два глубоких вдоха.
Дотронулся до ручки, надавил и, приготовившись увидеть Купатову, на мгновение зажмурился.
Боялся он зря – Александры Константиновны не было и в собственных покоях.
«Тогда где она? Где? Куда, а главное, каким образом мог исчезнуть труп?»
Вопрос действительно интересный. Но чтобы узнать ответ, нам предстоит вернуться на несколько часов назад.
В пятнадцать минут второго Аглая отправилась в кухню выпить молока с медом. Заметив приоткрытую дверь кабинета, она кошкой прошмыгнула в коридор. Сталкиваться с сестрой, а тем более перед самым сном, не слишком хотелось. Утолив жажду, Аглая быстро поднялась наверх.
Когда она ложилась, Борис Игоревич открыл глаза. Дождавшись, пока супруга уснет, Борис осторожно поднялся, облачился в длинный халат и на цыпочках вышел из комнаты.
Он тоже направился на кухню, собираясь полакомиться бутербродом с ветчиной. По дороге Гжельский увидел открытую дверь кабинета.
Александра, конечно же, вся в делах. Даже сейчас, когда на часах без четверти два, она наверняка роется в папках.
В отличие от жены Борис решил заглянуть внутрь. Его насторожила незапертая дверь. Шура всегда закрывалась, с чего вдруг сегодня она поленилась это сделать?
Борис Игоревич просунул голову в дверной проем и тут же приложил ко рту кулак. Ему все стало ясно. Все! Он ни секунды не сомневался, кто отправил на тот свет Купатову. Это сделала его жена, его обожаемая Глашенька.
Ведь вечером, поскандалив с сестрой, Аглая заявила мужу:
– Боря, я держусь из последних сил. Если Шурка еще раз меня оскорбит, я ее убью. Клянусь.
И теперь Борис, покрывшись липким потом, судорожно соображал, как поступить.
Озарение снизошло достаточно быстро. Схватив ключи от машины, Борис перетащил тело Александры в салон и отвез его на незначительное расстояние от коттеджного поселка.
Притормозив у аптеки, Гжельский аккуратно положил труп Купатовой на грязную траву и, перекрестившись, прошептал:
– Прости, Шурочка, прости, что я так поступил. Но у меня нет другого выхода. Покойся с миром.
Дома Борис Игоревич залпом выпил рюмку коньяку и отправился в спальню.
Аглая спала сном ангела, тогда как Борис вздрагивал от малейшего шороха.
Он и не подозревал, что о его ночной поездке было известно Эрнесту.
После ссоры с теткой Эрик доехал до развилки и выключил зажигание. В мозгу прочно засели слова Купатовой. Эрнест так и слышал: «Ты мой сын! Я твоя мать!».
Выкурив подряд несколько сигарет, он посмотрел на дорогу. Что делать и как поступить в создавшейся ситуации, он не знал.
Машина отца пронеслась по главной дороге в начале третьего. Эрнест заволновался.
Часом позже Борис Игоревич вернулся домой.
Утром, узнав об исчезновении тетки, Эрик вызвал отца на откровенный разговор.
– Я все видел, папа, – выдавил он, глядя в испуганные глаза Бориса.
