за земли, до которых ему никогда не было никакой нужды.
Сердце мое сжимается от предчувствий, и я изо всех сил цепляюсь за все то, что мне так дорого: пятерых взрослых детей, мужа и святую веру в Бога, которая только однажды, очень давно была поколеблена.
Глава 2
– Сам себе не верю, что ты прихватил ее с собой, – простонал Донал Ог на следующий день, выходя на окруженный стенами двор монастыря братства крестоносцев.
Лорд Ламли, остававшийся несгибаемым католиком и, хоть это невероятно, долгое время королевским фаворитом, предоставил в распоряжение Айдана как высокопоставленного гостя дом и владения, расположенные рядом с маленьким монастырем, в резиденции, находившейся в Олдгейте, некогда служившей прибежищем для безродных и набожных церковнослужителей и где останавливались люди высокого положения, прибывшие на время в Лондон. Она включала в себя настоящую деревню со стеклодувной мастерской, просторным двором и конюшнями. Она была странно расположена: граничила с широкой Вудроф-Лейн и извилистой Харт-стрит, а на расстоянии выстрела от нее виднелась наводящая ужас корявая виселица с эшафотом.
Айдан предоставил Пиппе одну из монашеских келий с видом на центральную аркаду. Его люди получили строжайший приказ присматривать за девушкой, но не докучать ей и не причинять ей беспокойство.
– Не мог же я бросить ее одну в таверне. – Он мельком взглянул на запертую дверь ее кельи. – Ее точно начали бы там домогаться.
– Откуда ты знаешь, вдруг она этим и промышляет. – Донал Ог с досады рубанул воздух рукой. – Вечно вам, сударь, есть дело до всякой бесприютной братии… То подбираешь отбившихся от стада ягнят, осиротевших щенят, лисят, волчат, брошенных их мамашами, хромающих лошадей. Все эти существа лучше оставить… – Он прервал себя, сердито нахмурившись, и снова зашагал.
– …умирать, – закончил Айдан за него.
Донал Ог развернулся:
– Таковы законы природы: одним – борьба, другим – выживание, третьим – смерть. – На его лице отразилась смесь сострадания и холодного прагматизма. – Мы – ирландцы, господин. Кто может знать это лучше нас? Ни ты, ни я не сумеем изменить этот мир. Да и не в этом наше предназначение.
– Разве не для этого мы прибыли в Лондон, кузен? – мягко поинтересовался Айдан.
– Мы прибыли, потому что королева Елизавета призвала тебя, – отчеканил Донал Ог. – А теперь, когда мы торчим здесь, она отказывается тебя принять. – Он задрал свою большую русую голову и, обращаясь куда-то в небо, спросил: – Почему бы это?
– Ее величеству явно доставляет удовольствие заставлять иностранных сановников торчать в ее приемной в ожидании аудиенции.
– Думаю, ее задело, что ты разгуливаешь по городу с целой армией в сто топоров. Может, не помешало бы проявить чуть больше скромности.
Из общей комнаты, почесывая обнаженную, в ритуальных шрамах грудь и позевывая, вышел громадный мужчина.
– Разговоры, разговоры, разговоры. Никогда не замолчите! – певуче произнес он.
Айдан небрежно кивнул командиру своих головорезов. За десять лет до этого дня, преодолев сверхъестественную цепь обстоятельств, Яго прибыл в Ирландию из Вест-Индии. В крови его матери смешалась кровь разных народов, включая негритянскую, отец же был испанцем.
Яго и Айдан взрослели вместе. Айдан был младше Яго на два года и, испытывая благоговейный трепет перед силой и удалью этого юного выходца с Карибских островов, во всем подражал ему. Как-то раз, хорошенько набравшись, он втайне прошел обряд нанесения ритуальных шрамов, крайне болезненный.
– Я тут говорил, что Айдан постоянно подбирает всяких бесприютных, – пояснил Донал Ог.
– Гмм, вот это глупо. – Яго громко рассмеялся, его красноватое лицо блестело под лучами рассветного солнца, пробивавшегося сквозь утренний туман.
Донал Ог дернулся и замолчал.
– Так кого же на сей раз он притащил домой? – заинтересовался Яго.
Пиппа лежала неподвижно с закрытыми глазами, играя в забытую игру. С тех пор как девушка себя помнила, она всегда просыпалась с чувством уверенности, что вся ее жизнь – это только ночной кошмар и что стоит открыть глаза, как все встанет на свои места.
Мама будет улыбаться улыбкой Мадонны, а отец никак не наглядится на дочурку, стоя на коленях у ее кроватки. И оба не нарадуются на свою любимую дочку.
Она открыла глаза и посмотрела вверх на треснувший потолок. За тонкой деревянной дверью раздались приглушенные мужские голоса.
Несколько мгновений ушло на то, чтобы восстановить в памяти все события предыдущего дня. Пока она вспоминала, на глаза ей попался глиняный кувшин с водой и тазик. Она взяла кувшин, сделала из него несколько глотков, потом плеснула воды в лицо, чтобы смыть последние, подернутые паутиной следы ее фантазий.
Вчера все начиналось как обычно. Обычное паясничанье во дворе собора Святого Павла. Затем они с Мортом и Довом срезали бы какой-нибудь кошелек или украли что-нибудь поесть у возчика.
Как лондонский туман, подгоняемый легким ветерком, они бесцельно слонялись бы по городу, убивая время. Затем вернулись бы в дом на Майден-Лейн, задавленный между двумя сдаваемыми в аренду домами с осыпающейся штукатуркой.
Пиппа одна занимала комнату под крышей. Почти одна. Она делила ее с довольно агрессивной и любознательной крысой, которую по необъяснимым для нее самой причинам она называла Павло. В комнате также проживали в большом количестве ее собственные тревожные мысли и воспоминания, больше похожие на сны, а также необъяснимая печаль, в которой она не призналась бы никому на свете.
Вчера свободное течение ее жизни нарушилось. К лучшему или худшему, она не знала. Она не испытывала привязанности к Морту или Дову, все трое использовали друг друга, делясь добытым и завистливо наблюдая за тем, что прошло мимо. Если им и будет ее не хватать, так это из-за ее способности своим трюкачеством собирать толпу. Если же она начнет по ним скучать (а она еще не осознала, станет ли она вообще их вспоминать), то лишь потому, что они были чем-то привычным в ее жизни, но она вовсе не любила их.
Нет, Пиппа сто раз подумает, прежде чем привязаться к кому-то, да еще и полюбить этого кого-то. Не такая уж она простофиля.
Она пошла за знатным ирландцем потому, что у нее не было иного выхода. Может статься, судьба наконец протянула ей руку. Она все время мечтала о покровительстве богатого мужчины, но ни один из них никогда и внимания не обращал на нее. В какой-то из своих увлекательных фантазий она представляла себя даже при дворе. Но сейчас она согласилась бы и на хозяина кельтского замка.
Как-никак, а он был чертовски хорош собой, явно богат и на удивление добр.
Когда он привез ее сюда, ее страшно развезло от выпитого в таверне эля. У нее сохранились смутные воспоминания о том, как она едет на огромной лошади О'Донахью. Map сидит перед ней, а все его диковинные воины следуют в пешем строю за ними.
Девушка убедилась, что потрепанная сумка с ее вещами покоится в углу комнаты, затем вытерла лицо. Когда она начала чистить зубы подолом рубашки, предварительно смочив его в тазике, разглядела на дне герб.
Норманнский крест, ястреб и стрелы.
Символы Ламли. Она их прекрасно знала, поскольку однажды, когда он пересекал двор собора Святого Павла, стащила у этого вельможи серебряный знак.
Пиппа выпрямилась и пятерней, как расческой, попыталась привести в порядок растрепанные волосы. Она не жалела, что обрезала волосы, но время от времени ей хотелось выглядеть как великолепные дамы, которые проплывали на баржах по Темзе. В прошлом, когда она еще обременяла себя мытьем головы, ее собственные длинные волосы ниспадали медовыми волнами, золотившимися на солнце.
Она натянула шапку (мятую, из коричневого войлока, знавшую куда лучшие времена) и рывком открыта дверь, чтобы выйти на дневной свет.
Утренний туман, словно покрывало, укутал бурлящий внутренний двор. Люди, собаки, лошади легко
